– Да...
– Пай-о-па.
– Ну, что я тебе говорил! Раз увидишь, никогда не забудешь.
Миляга повторил имя раз, и еще один раз, произнося его так, словно это было заклинание. Потом он повернулся к Клему.
– Тот урок, который я никак не мог выучить, – сказал он. – Это Пай, Пай меня учил.
– А где сейчас мистиф? – спросил Тэйлор. – У тебя есть какие-нибудь догадки на этот счет?
Миляга присел на корточки перед приютившим Тэйлора телом.
– Его больше нет, – сказал он, пытаясь поймать солнечный луч рукой.
– Не надо этого делать, – мягко сказал Тэйлор. – Так можно поймать только темноту. – Миляга разжал ладонь и подставил ее свету. – Так ты говоришь, его больше нет? – продолжал Тэйлор. – Но как? Как ты мог потерять его во второй раз?
– Он скрылся в Первом Доминионе, – ответил Миляга. – Умер и исчез там, куда я не мог за ним последовать.
– Да, грустная новость.
– Но я увижу его снова, когда выполню свою работу, – сказал Миляга.
– Ну вот, наконец-то мы до этого добрались, – сказал Тэйлор.
– Я – Примиритель, – сказал Миляга. – Я пришел, чтобы открыть путь в Доминионы...
– Все так, Маэстро.
– ...в ночь накануне летнего солнцестояния.
– Неплохо сказано, – вставил Клем. – Это значит, завтра.
– Ничего невозможного в этом нет, – вставая, сказал Миляга. – Теперь я знаю, кто я. Он больше не сможет помешать мне.
– Кто не сможет? – спросил Клем.
– Мой враг, – ответил Миляга, подставляя лицо солнечному свету. – Я сам.
2
Проведя в городе лишь несколько дней, этот самый враг, в недалеком прошлом – Автарх Сартори, стал тосковать по томным рассветам и элегическим закатам покинутого им Доминиона. В этих краях день наступал слишком быстро и заканчивался с той же удручающей стремительностью. Это обязательно надо было изменить. Среди его замыслов по поводу Нового Изорддеррекса непременно найдется место и для дворца из зеркал или стекла, которые с помощью магии смогут удерживать великолепие этих недолгих сумерек и отражать их во всех направлениях. Возможно, тогда он сможет обрести здесь счастье.
Он знал, что не встретит особого сопротивления на пути завоевания Пятого Доминиона, – судя по той легкости, с которой ему удалось расправиться с членами Tabula Rasa. В настоящий момент все они, кроме одного, были уже мертвы – загнанные в свои норы, словно бешеные хищные зверьки. Ни один из них не отнял у него больше нескольких минут – они расстались со своими жизнями быстро, с несколькими всхлипами и еще меньшим количеством молитв. Он не был удивлен этому. Конечно, их предки были людьми с сильной волей, но даже самая свежая и горячая кровь разбавляется с каждым поколением, превращая потомков в бездарных трусов.
Единственным сюрпризом, который ожидал его в этом Доминионе, оказалась женщина, в постель которой он вернулся – несравненная и нестареющая Юдит. Впервые он отведал её в покоях Кезуар, когда, приняв ее за свою жену, переспал с ней на ложе с полупрозрачными покрывалами. Лишь спустя некоторое время, когда он готовился покинуть Изорддеррекс, Розенгартен доложил ему об увечье Кезуар и о присутствии ее двойника в коридорах дворца. Этот доклад был последним для Розенгартена в роли верного командующего. Когда, спустя несколько минут, ему было приказано сопровождать Автарха в его путешествии в Пятый Доминион, он проявил скрытое неповиновение, заявив, что Второй Доминион – это его дом, а Изорддеррекс – его гордость, и если уж ему суждено умереть, то пусть последний взгляд его упадет на сияющую в небе Комету. Как ни чесались у него руки наказать Розенгартена за это нарушение долга, Сартори не испытывал никакого желания появиться в своем новом мире забрызганным чужой кровью. Он отпустил старика и отправился в Пятый Доминион, полагая, что женщина, с которой он занимался любовью на постели Кезуар, осталась у него за спиной, где-то в Изорддеррексе. Но не успел он натянуть на себя маску своего брата, как она встретилась ему снова в клейновском саду фальшивых цветов.
Он всегда обращал внимание на приметы – и на хорошие, и на плохие. Повторное появление Юдит в его жизни было знаком того, что они созданы друг для друга, и ему показалось, что она, сама об этом не подозревая, чувствует то же самое. Это была та женщина, ради любви которой и был начат весь этот скорбный круговорот смерти и разрушения, и в ее обществе он чувствовал себя обновленным, словно вид ее напомнил клеткам его организма о том человеке, которым он был до своего падения. Ему был подарен второй шанс, вторая возможность начать все заново рука об руку с любимым существом и создать империю, которая сотрет все воспоминания о предшествующем провале. Он убедился в их полной совместимости, когда они занимались любовью. Более идеальное совпадение эротических импульсов он едва ли мог себе вообразить. После этого он отправился в город совершать убийства, чувствуя себя так бодро и энергично, как никогда раньше.
Конечно, потребуется определенное время, чтобы убедить ее в том, что этот брак предопределен самой судьбой. Она принимает его за другого и, безусловно, полезет на стенку от ярости, когда он откроет ей правду. Но со временем он укротит ее нрав. Он просто обязан это сделать. Даже в этом блаженном городе его преследовали невыносимые призраки, уста которых шептали о забвении. Рядом с ними даже самый отвратительный из вызванных им Овиатов мог показаться симпатягой. А она может спасти его от этих кошмаров – слизать его холодный пот и убаюкать его в сон. Он не боялся, что она отвергнет его. Он приковал ее к себе такой цепью, которая заставит ее позабыть обо всех моральных тонкостях – две ночи назад она зачала от него ребенка.
Это будет его первенец. Хотя они с Кезуар многократно пытались основать династию, каждый раз у нее бывал выкидыш, а позднее она настолько отравила свое тело криучи, что оно отказалось порождать новые яйцеклетки. А Юдит была настоящим чудом. Она не только подарила ему ни с чем не сравнимое блаженство – их соитие оказалось плодотворным. И когда настанет время сказать ей об этом (когда надоедливый Оскар Годольфин наконец распростится с жизнью, и род, для которого она была создана, прекратится), она увидит все совершенство их союза и почувствует, как оно брыкается в ее утробе.
3
Юдит не спала, ожидая, когда Миляга вернется после еще одной проведенной в блужданиях ночи. Тот зов, который она принесла ему от Целестины, слишком громко звучал у нее в ушах, чтобы можно было заснуть. Ей хотелось как можно скорее передать его по назначению и выбросить эту женщину из своих мыслей. К тому же, ей не улыбалась мысль оказаться спящей, когда он придет. Мысль о том, что он войдет в комнату и будет смотреть на ее погруженное в сон тело – которая еще две ночи назад показалась бы ей приятной – теперь внушала ей беспокойство. Он украл у нее яйцо и вымочил его в своей слюне. Вот когда она вернет свою собственность обратно, а он отправится в Хайгейт, тогда она сможет отдохнуть, но не раньше.
