Когда он наконец вернулся, уже начинало светать, но в комнате было по-прежнему темновато, и она смогла прочесть выражение его лица, только когда он оказался от нее на расстоянии нескольких ярдов, а к тому моменту он уже весь расплылся в улыбке. Он нежно побранил ее за то, что она всю ночь прождала его, вместо того чтобы спать, и сказал ей, что в этом не было никакой нужды, так как ему ничто не угрожает. Однако на этом сладкие речи закончились. Он заметил ее состояние и спросил, что случилось.
– Я была в Башне Роксборо, – сказала она ему.
– Я надеюсь, ты не в одиночку туда отправилась? Этим людям нельзя доверять.
– Я взяла с собою Оскара.
– И что Оскар?
– Он мертв, – ответила она кратко.
Он выглядел искренне опечаленным.
– Как это случилось? – спросил он.
– Это не имеет значения.
– Для меня – имеет, – настаивал он. – Прошу тебя, расскажи. Я хочу знать об этом.
– Там оказался Дауд. Он и убил Годольфина.
– Он не причинил тебе никакого вреда?
– Нет. Пытался, но не смог.
– Не надо тебе было отправляться туда без меня. И что это за бес тебя попутал?
Она объяснила – с предельной простотой и ясностью.
– У Роксборо была пленница, – сказала она. – Женщина, которую он замуровал под Башней.
– А вот об этой шалости он так и не рассказал, – сказал Миляга. Ей послышалось в его тоне едва ли не восхищение, но она подавила в себе желание огрызнуться. – Так, стало быть, ты отправилась откапывать ее кости?
– Я отправилась освободить ее.
Теперь она безраздельно завладела его вниманием.
– Не понимаю, – сказал он.
– Она жива.
– Так, значит, она не принадлежит человеческому роду. – Он коротко улыбнулся. – Чем вообще занимался этот Роксборо? Вызывал ветрениц?
– Кто такие ветреницы?
– Эфирные духи, которых используют как шлюх.
– Не думаю, что это относится к Целестине. – Она забросила наживку имени, но он не клюнул. – Она обычная земная женщина. Или, по крайней мере, была ею.
– А кем она стала сейчас?
Юдит пожала плечами.
– Чем-то совсем другим... Я даже не могу сказать, чем. Но она обладает силой. Она чуть не убила Дауда.
– Почему?
– Я думаю, тебе лучше услышать это от нее.
– А зачем мне ее слушать? – спросил он непринужденно.
– Она просила, чтобы ты пришел. Она сказала, что знает тебя.
– Вот как? А она сказала, откуда?
– Нет. Но она попросила, чтобы я передала тебе два слова – Низи Нирвана.
В ответ Миляга хихикнул.
– Эти слова для тебя что-то значат? – спросила Юдит.
– Да, разумеется. Это детская сказка. Разве ты ее не знаешь?
– Нет.
И в тот же миг она поняла, почему, но высказал причину вслух Миляга.
– Ну конечно, не знаешь, – сказал он. – Ведь ты никогда не была ребенком.
Она внимательно посмотрела на его лицо, желая увериться в том, что он не нарочно допустил эту жестокость, но в то же время усомнившись, что эта неделикатность, которую она уже раз ощутила в нем, а теперь почувствовала снова, была неким новообретенным простодушием.
– Так ты поедешь к ней?
– Зачем? Я ведь не знаю ее.
– Но она тебя знает.
– Что это значит? – спросил он. – Ты пытаешься подсунуть под меня другую женщину?
Он шагнул к ней, и хотя она изо всех сил постаралась скрыть, как неприятно ей сейчас его прикосновение, ей это не удалось.
– Юдит, – сказал он. – Клянусь, что не знаю я никакой Целестины. Когда я ухожу из дома, я думаю только о тебе...
– Я не хочу сейчас это обсуждать.
– В чем ты меня подозреваешь? – спросил он. – Клянусь, я ничего дурного не сделал. – Он приложил к груди обе руки. – Ты делаешь мне больно, Юдит. Не знаю, намеренно ли это, но ты делаешь мне больно.
– По-видимому, для тебя это новое ощущение?
– Так вот к чему все сводится? Воспитание чувств? Если я угадал, то умоляю тебя: не надо мучить меня сейчас. У нас слишком много врагов, чтобы мы дрались еще и друг с другом.
– Я не дерусь. Я не хочу драться.
– Хорошо, – сказал он, раскрывая свои объятия. – Так иди сюда.
Она не двинулась с места.
– Юдит.
– Я хочу, чтобы ты отправился к Целестине. Я обещала ей, что найду тебя, и если ты не поедешь, ты сделаешь меня лгуньей.
– Хорошо, – сказал он, – я поеду. Но я собираюсь вернуться, любовь моя, можешь быть уверена. Кто бы она ни была, как бы она ни выглядела, я хочу только тебя. – Он выдержал паузу. – И сейчас – больше чем когда бы то ни было.
Она знала, что ему хочется, чтобы она спросила, почему, и в течение целых десяти секунд хранила молчание, лишь бы не доставлять ему этого удовольствия. Но лицо его приняло такое многозначительное выражение, что любопытство пересилило.
– Почему именно сейчас? – спросила она.
– Да я вообще-то еще не собирался тебе говорить...
– Говорить мне о чем?
– У нас будет ребенок, Юдит.
Она уставилась на него в ожидании каких-то пояснений – о том, что он нашел сироту на улице, или собирается привезти ребеночка из Доминионов. Но он имел в виду совсем не это, и ее убыстрившееся сердце прекрасно об этом знало. Он имел в виду ребенка, который был зачат во время их соития.
– Это будет мой первенец, – сказал он. – Ведь и твой тоже?
Она хотела было обозвать его лжецом. Как он может знать, когда она еще не знает? Но он был абсолютно уверен в своих словах.
– Он будет пророком, – сказал он, – вот увидишь.
Она поняла, что уже увидела. Именно в эту крошечную жизнь она и проникла, когда яйцо погрузило ее сознание в глубины ее собственного тела. Вместе с просыпающимся духом зародыша она видела окруженный джунглями город, живые воды, раненого Милягу, пришедшего взять яйцо из крошечных пальцев. Не было ли это его первым пророчеством?
– Мы занимались любовью так, как в этом Доминионе не умеет никто, – сказал Миляга. – От этого и был зачат ребенок.
– Ты знал, что это случится?
– Надеялся.
– А со мной, стало быть, ты не счел нужным посоветоваться? Я для тебя – только матка, да?
– Как ты можешь такое говорить?
