– Умер от старости.
– А Афанасий справится с задачей? – спросил Джекин, но потом решил, что вопрос его выходит за рамки дозволенного, и сказал: – Простите меня, у меня нет никакого права подвергать сомнению ваш выбор.
– У тебя есть такое право, – сказал Миляга. – Мы должны быть полностью уверены друг в друге.
– Если вы доверяете Афанасию, то я тоже буду ему доверять, – просто сказал Джекин.
– Значит, все мы готовы.
– Я хотел бы сделать одно сообщение, если вы мне позволите.
– Какое?
– Я сказал, что никто не выходил из Просвета, и это правда...
– Но кто-то входил?
– Да. Прошлой ночью я спал здесь под столом... – Он указал на свое ложе из одеял и камней. – ...и проснулся, продрогнув до костей. Сначала я никак не мог сообразить, сплю ли я или нет, и поднялся не сразу. Но когда поднялся, увидел, как из тумана выходят фигуры. Их были дюжины.
– Кто это были?
– Нуллианаки, – ответил Джекин. – Вы их знаете?
– Конечно.
– Я насчитал по меньшей мере пятьдесят, а это только те, что попались мне на глаза.
– Они угрожали тебе?
– По-моему, они вообще меня не заметили. Глаза их были прикованы к их цели...
– К Просвету?
– Да. Но перед тем, как отправиться туда, они разделись, развели костры и сожгли всю свою одежду и все вещи, которые были у них с собой.
– И все так делали?
– Все, кого я видел. Это было что-то необычайное.
– Ты можешь показать мне костры?
– Запросто, – сказал Джекин и повел за собой Милягу, не переставая разговаривать. – Я никогда раньше не видел живого Нуллианака, но, конечно, я слышал разные истории.
– Они редкостные сволочи, – сказал Миляга. – Несколько месяцев назад я убил одного в Ванаэфе, а потом в Изорддеррексе я встретился с одним из его братьев, и он убил девочку, которую я знал.
– Я слышал, что они любят невинность. Для них это пища и питье. Кроме того, я знаю, что они все в родстве друг с другом, хотя никто никогда не видел Нуллианака женского пола. Кое-кто даже говорит, что таких вообще нет.
– Ты немало о них знаешь, как я погляжу.
– Ну, я много читал, – сказал Джекин, взглянув на Милягу. – Но вы ведь знаете как говорят: не изучай ничего, кроме того...
– ...что в глубине души уже знаешь.
– Точно.
Услышав это изречение из уст Чики, Миляга посмотрел на него с новым интересом. Неужели это такой распространенный афоризм, что каждый студент знает его наизусть, или Чика понимает значение этих слов? Миляга остановился, и Джекин остановился рядом с ним. На устах у него появилась почти лукавая улыбка. Теперь Миляга превратился в студента, штудирующего текст, роль которого играло лицо Чики. Прочтя его, он убедился в справедливости только что произнесенного афоризма.
– Господи ты Боже мой... – сказал он. – Люциус?
– Да, Маэстро. Это я.
– Люциус! Люциус!
Конечно, годы взяли свое, но не так уж он и изменился. Лицо стоящего перед ним человека уже не принадлежало тому пылкому ученику, которого он отослал с Гамут-стрит двести лет назад, но состарилось оно едва ли на одну десятую этого срока.
– Это просто невероятно, – сказал Миляга.
– А я думал, может, вы поняли, кто я такой, и просто играете со мной в игру.
– Как же я мог узнать тебя?
– Неужели я так изменился? – слегка обескураженно спросил Люциус. – Мне потребовалось двадцать три года, чтобы научиться заклинанию, которое останавливает старение, но я-то думал, что мне удалось удержать последние остатки своей молодости. Небольшая уступка тщеславию. Простите меня.
– Когда ты пришел сюда?
– Кажется, что это было целую жизнь назад, да наверное, так оно и есть. Сначала я странствовал по Доминионам, поступая в ученики то к одному магу, то к другому, но ни один из них меня не удовлетворял. Я сравнивал их с вами, вы же понимаете, и, разумеется, никто этого сравнения не выдерживал.
– Я был паршивым учителем, – сказал Миляга.
– Я бы не сказал. Вы научили меня основам, и я жил, храня их в душе, и процветал. Может быть, и не с точки зрения мира, но тем не менее.
– Единственный урок я тебе дал на лестнице. Помнишь, в ту последнюю ночь?
– Конечно, я помню. Законы обучения, поклонения и страха. Это было чудесно.
– Но их придумал не я, Люциус. Меня научил мистиф, а я просто передал их дальше.
– Так разве не в этом состоит ремесло учителя?
– Мне кажется, великие учителя очищают мудрость, делают ее более тонкой, а не просто повторяют. Я же ничего подобного не делал. Наверное, каждое слово и казалось совершенным именно потому, что я ничего не изменил.
– Стало быть, мой идол был колоссом на глиняных ногах?
– Боюсь, что да.
– А вы думаете, я этого не знал? Я видел, что случилось в Убежище. Я видел, как вы потерпели неудачу, и именно поэтому я и ждал вас здесь.
– Не понимаю.
– Я знал, что вы не смиритесь с поражением. Вы будете выжидать и строить планы, и однажды, пусть даже должна пройти тысяча лет, вы вернетесь, чтобы попытаться снова.
– Как-нибудь я тебе расскажу, как это все произошло на самом деле, и ты подрастеряешь свой пыл.
– Какая разница, как это произошло. Главное – вы здесь, – сказал Люциус. – И моя мечта наконец-то сбывается.
– Какая мечта?
– Работать вместе с вами. Соединиться над Аной, как равный с равным, Маэстро с Маэстро. – Он улыбнулся. – Сегодня великий день, – сказал он. – Еще немного, и я просто умру от счастья. Ага, смотрите, Маэстро! – Он остановился и указал на землю в нескольких ярдах от них. – Вот один из костров Нуллианаков.
Пепел уже развеяло, но среди углей виднелись обрывки одежды. Миляга подошел поближе.
– Люциус, я недостаточно материален, чтобы копаться в этом соре. Ты не окажешь мне эту услугу?
Люциус послушно нагнулся и вытащил из-под углей то, что осталось от нуллианакских одеяний. Это были обгорелые обрывки костюмов, балахонов и плащей самых разнообразных фасонов. Некоторые были украшены тонкой вышивкой по паташокской моде, другие были кусками самой обычной дерюги. Иногда попадались обрывки с медалями – судя по всему, остатки военной формы.
– Похоже, они пришли со всей Имаджики, – сказал Миляга.
– Их вызвали, – сказал Люциус в ответ.
– Логичное предположение.
