– Мы должны ехать, – сказал мистиф. – Скопик будет ждать нас...
– Ты это говоришь так, словно он знает, что мы приедем.
– Я всегда желанный гость, – сказал Пай.
– Когда ты в последний раз был в Л'Имби?
– По крайней мере... около двухсот тридцати лет назад.
– Он, наверное, уже давно умер.
– Только не Скопик, – сказал Пай. – Это очень важно чтобы ты увиделся с ним, Миляга. Особенно сейчас, когда перемены носятся в воздухе.
– Раз ты хочешь, мы так и сделаем, – ответил Миляга. – Сколько нам ехать до Л'Имби?
– День, если сядем на поезд.
Именно тогда Миляга впервые услышал о железной дороге, которая соединяла города Яхмандхас и Л'Имби: город печей и город храмов.
– Тебе понравится Л'Имби, – сказал Пай. – Это место создано для размышлений.
Отдохнув и пополнив денежные запасы, они выехали из Аттабоя на следующее утро. Сначала они путешествовали в течение дня вдоль реки Фефер, потом, через Хаппи и Оммотаджив, они попали в провинцию под названием Чед Ло Чед, потом в Город Цветов (в котором никаких цветов не оказалось) и наконец в Май-Ке, зажатый в тиски между нищетой и пуританизмом.
С платформы до Миляги донесся голос Пая:
– Хорошо.
Он с трудом оторвался от прохладной стены и снова шагнул в удушливую жару.
– Поезд? – спросил он.
– Нет. Расчеты. Я закончил их. – Мистиф созерцал нацарапанные перед ним пометки. – Конечно, все это приблизительно, но я полагаю, что ошибка не может быть больше одного или двух дней. Максимум, трех.
– Ну так какое сейчас число?
– Попробуй угадать.
– Март... десятое.
– Мимо, – сказал Пай. – По этим расчетам сейчас семнадцатое мая.
– Невозможно.
– Но это так.
– Весна уже почти кончилась.
– Ты хочешь, чтобы мы снова оказались там? – спросил Пай.
Миляга задумался над этим вопросом и наконец ответил:
– Да не то чтобы очень. Просто мне хочется, чтобы поезда ходили по расписанию.
Он подошел к краю платформы и устремил взгляд на уходящий вдаль путь.
– Никаких признаков, – сказал Пай. – Мы бы быстрее добрались на доки.
– Ты опять...
– Что опять?
– Опять произносишь то, что уже готово сорваться у меня с языка. Ты что, читаешь мои мысли?
– Нет, – сказал Пай, стирая ногой свои записи.
– Так как же тогда мы смогли выиграть такую кучу денег в Аттабое?
– Просто ты все схватываешь на лету, – ответил Пай.
– Только не говори мне, что все произошло само собой, – сказал Миляга. – Я за всю свою жизнь не выиграл ни гроша, и тут вдруг, когда со мной был ты, я не упустил ни единого выигрыша. Это не может быть совпадением. Скажи мне правду.
– Это и есть правда. Ты все схватываешь на лету. Тебя не надо учить. Может быть, только напоминать иногда... – Пай слегка улыбнулся.
– Да, и еще одно... – сказал Миляга, попытавшись поймать одного из особенно назойливых зарзи. К его немалому удивлению, ему это удалось. Он раздавил его тельце, и оттуда показалась синяя кашица внутренностей, но насекомое продолжало жить. В отвращении он резким движением стряхнул его на платформу себе под ноги. Зрелище останков его не привлекло. Он вырвал клок чахлой травы, пробивавшейся между плитами, которыми была выложена платформа, и принялся отчищать ладонь.
– О чем мы говорили? – спросил он. Пай не ответил. – Ах да... о том, что я забыл. – Он внимательно изучил чистую руку. – Пневма, – сказал он. – С чего бы мне это было забывать о том, что я обладаю такой силой, как пневма?
– Либо потому, что она больше тебе была не нужна...
– Что маловероятно.
– ...Либо ты забыл потому, что хотел забыть.
Слова мистифа были произнесены каким-то странным тоном, оцарапавшим слух Миляги, но несмотря на это он продолжил расспросы.
– С чего бы это мне хотеть забыть? – сказал он.
Пай оглядел уходящий вдаль путь. На горизонте висело облако пыли, но сквозь него кое-где проглядывало чистое небо.
– Ну? – сказал Миляга.
– Может быть, потому, что воспоминание причиняло тебе слишком сильную боль, – сказал Пай, не глядя на него.
Эти слова показались Миляге на слух еще более неприятными, чем предшествовавший им ответ. Он уловил их смысл, но лишь с очень большим трудом.
– Прекрати это, – сказал он.
– Что прекратить?
– Говорить со мной таким тоном. Меня просто наизнанку выворачивает.
– А что я такого сказал? – спросил Пай. – Ничего я не сказал. – Голос его по-прежнему звучал искаженно, но уже не так сильно.
– Ну так расскажи мне о пневме, – сказал Миляга. – Я хочу знать, откуда у меня появилась такая сила.
Пай начал отвечать, но на этот раз слова звучали так исковеркано, а звук показался Миляге таким отвратительным, что ему словно ударили кулаком в живот, приведя в смятение пребывавшую там порцию тушеного мяса.
– Господи! – воскликнул он, схватившись за живот в тщетной попытке унять неприятные ощущения. – Что за шутки ты со мной шутишь?
– Это не я, – запротестовал Пай. – Дело в тебе самом. Просто ты не хочешь слышать то, что я говорю.
– Нет, я хочу, – утирая выступившие вокруг рта капли холодного пота. – Я хочу услышать ответы. Прямые и откровенные ответы!
Нахмурившись, Пай снова заговорил, но при первых же звуках его голоса волны тошноты с новой силой поднялись внутри Миляги. В животе у него была такая боль, что он согнулся пополам, но разрази его гром, если он не услышит от мистифа все, что ему нужно. Это уже превратилось в дело принципа. Он попытался смотреть на губы мистифа из-под прикрытых век, но через несколько слов мистиф замолчал.
* * *
– Скажи мне! – потребовал Миляга, решившись заставить Пая повиноваться ему, даже если он и не сумеет уловить смысл его слов. – Что я такого сделал? Почему мне было так необходимо забыть это? Скажи мне!
С крайней неохотой на лице мистиф снова открыл рот, но его слова были так безнадежно исковерканы, что Миляга едва ли мог уловить хотя бы крупицу их смысла. Что-то насчет силы. Что-то насчет смерти.
Выдержав испытание, он отмахнулся от источника этих омерзительных звуков и огляделся вокруг в поисках зрелища, которое смогло бы благотворно подействовать на его внутренности. Но вокруг него был сплетен заговор маленьких гнусностей: крыса строила свое жалкое логово под рельсом, железнодорожный путь уводил его взгляд в облако пыли, мертвый зарзи у его ног, с раздавленным яйцеводом, забрызгал каменную плиту своими неродившимися детьми. Эта последняя картина, при всей своей мерзостности, навела его на мысли о еде. Фирменное блюдо в гавани Изорддеррекса: рыба внутри рыбы внутри рыбы, и самая маленькая из них полна икры. Это доконало его. Он дотащился до края платформы, и его вырвало на рельсы. В желудке у него было не так уж много пищи, но волны рвоты накатывали одна за другой, пока внутри него не поселилась адская боль, и слезы не побежали у него из глаз. Наконец он отошел от края платформы. Его била дрожь. Запах рвоты до сих пор стоял в его ноздрях, но спазмы потихоньку ослабевали. Краем глаза он увидел, как Пай подходит к нему.
