Мы с мамой никогда не были близки в общепринятом смысле. Конечно, мы разговаривали по телефону, и я довольно часто приезжала к родителям в Портленд, но какая-то часть маминой души оставалась для меня закрытой. Наши с ней отношения всегда омрачало скрытое неодобрение, причину которого я не понимала. Она сильно расстроилась, когда в колледже я выбрала курс писательского мастерства. «Такая ненадежная профессия! Неужели ты и вправду хочешь этим заниматься?» Тогда я просто отмахнулась. Ну что моя мать может знать о жизни писателей? Тем не менее, мамины слова преследовали меня в течение долгих лет, не давали покоя, и в конце концов я сама засомневалась — а вдруг она права?
Пока я пыталась преодолеть мамино недовольство, ее отношения с Даниэль, моей младшей сестрой, складывались как нельзя лучше. Когда мы с Джоэлом решили пожениться, я спросила маму, можно ли мне надеть бабушкину фату, ту самую, которую я много раз примеряла в детстве. Но вместо того, чтобы благословить меня, мать покачала головой: «Фата тебе не пойдет. Вдобавок она порвана». Было очень обидно, тем более что через три года Даниэль пошла под венец в этой кружевной фате, тщательно заштопанной и отутюженной.
— Она позвонила тебе домой, и твоя подруга сказала, что ты здесь, — пояснила Би.
Судя по голосу, ей явно нравилось, что мама не в курсе всех событий моей жизни.
— А зачем звонила, не сказала? Что-нибудь важное?
— Нет. — Би перевернула страницу. — Просила, чтобы ты перезвонила, когда сможешь.
— Хорошо, — кивнула я, отхлебнув кофе. — Би, что между вами произошло?
Ее глаза расширились. Я поняла, что застала Би врасплох. Раньше я никогда не интересовалась семейными делами. Мы обе ступили на неизведанную территорию, но что-то придало мне сил.
Би опустила газету.
— Что ты имеешь в виду?
— Между вами определенно чувствуется натянутость. Я давно хотела спросить, почему вы не любите друг друга.
— Неправда, я очень люблю твою маму.
Я почесала нос.
— Что-то не верится. Почему вы почти не разговариваете?
Би вздохнула.
— Долгая история.
— Ничего, сокращенная версия меня вполне устроит.
Я придвинулась ближе, обхватила колени руками. Она кивнула.
— В детстве твоя мама часто у меня гостила. Я всегда ей радовалась, и твой дядя Билл тоже. Но однажды все изменилось.
— Как это?
— Ну, — начала Би, тщательно подбирая слова, — твоя мама начала задавать вопросы о своей семье.
— Что еще за вопросы?
— Она хотела узнать правду о своей матери.
— Бабушке Джен?
Би отвела взгляд и стала смотреть в окно на воду. Бабушка Джен умерла лет десять назад. Дедушка сильно горевал, и моя мама тоже, хотя у них с бабушкой были сложные отношения. Как ни ужасно признать, я отнеслась к смерти бабушки довольно спокойно, и вовсе не потому, что она плохо со мной обращалась. Каждый год, даже после того, как я окончила колледж, она поздравляла меня с днем рождения — присылала открытки с пожеланиями, написанными красивым почерком, таким витиеватым, что я не могла его расшифровать без помощи папы. У нее на каминной полке стояли наши с сестрой фотографии. И все-таки бабушке Джен чего-то недоставало, а чего именно — я так и не смогла понять.
Когда мама была маленькой, бабушка с дедушкой перебрались с острова на восток штата Вашингтон, в городок Ричланд, скучный и унылый, как вареная брокколи. Однажды я подслушала разговор Би с дядей Биллом. Она говорила, что бабушка и дедушка «прячутся» там слишком долго и что бабушка не разрешит деду вернуться домой, на остров.
Хотя каждый год мы проводили Рождество в Ричланде, я не хотела туда ездить. Дедушка мне нравился, но в бабушкином ко мне отношении сквозила какая-то неискренность, которая проявлялась то в косых взглядах за обеденным столом, то в том, как она смотрела на меня, когда я говорила. Мне было одиннадцать, когда родители отправили нас с сестрой в Ричланд на выходные, а сами уехали. Бабушка отдала нам целый ящик своих старых нарядов еще сороковых годов, и, конечно, мы с Даниэль не преминули устроить «показ мод». Я надела красное платье с корсажем, отделанным кружевом, и вдруг заметила, что бабушка глядит на меня с ужасом. До сих пор вижу, как она стоит в дверях гостиной и трясет головой. «Дорогая, тебе не идет красный цвет». Смущенная и растерянная, я стянула белые перчатки и сняла украшения, изо всех сил сдерживая слезы.
Бабушка подошла ко мне и обняла за плечи.
— Знаешь, что тебе нужно? — спросила она.
— Что? — всхлипнула я.
— Новая прическа.
— Завивка, сделай ей химическую завивку! — завопила Даниэль.
Бабушка улыбнулась.
— Нет, Эмили нужно покрасить волосы. — Она приподняла мой подбородок и кивнула. — Да, я всегда представляла тебя брюнеткой.
Я послушно пошла за ней в ванную, где бабушка достала краску для волос и велела мне сесть на обтянутый шелком пуфик возле ванны.
— Не двигайся, — сказала она, методично разделяя мои волосы на пряди и нанося на них черную пасту с запахом аммиака.
Через два часа мои светлые локоны стали такими темными, что я расплакалась, взглянув на себя в зеркало.
От этого воспоминания меня передернуло.
— Би, вы с бабушкой Джен выросли вместе, да?
— И с твоим дедушкой тоже. Здесь, на острове.
— Что ты рассказала о ней моей маме, из-за чего они поссорились?
Би глубоко задумалась.
— В юности твоя мама взялась за очень серьезный проект, — наконец сказала она, — а когда у нее ничего не вышло, решила, что больше не хочет быть частью семьи, по крайней мере, как раньше. Перестала приезжать на остров. Мы с ней встретились только через восемь лет, когда родилась ты. Я приехала в портлендскую больницу, чтобы посмотреть на тебя. К тому времени твоя мать сильно изменилась.
Би вновь погрузилась в воспоминания, но я быстро вернула ее к дню сегодняшнему.
— То есть как, изменилась?
Тетя пожала плечами.
— На ум приходит только одно сравнение: из нее словно высосали жизнь. Видно было по глазам. Да, она стала совсем другой.
Я в замешательстве тряхнула головой. Жаль, что нельзя прямо сейчас поговорить с дедом. Он уже несколько лет живет в споканском доме для престарелых, и мне вдруг стало стыдно, что я два года его не навещала
[6]
. В последний раз, когда к нему ездила мама, он ее не узнал. Собственную дочь!.. По ее словам, он назвал ее другим именем и сказал что-то такое, от чего она расплакалась. И все же мне вдруг страшно захотелось его увидеть.
