– Не зря я потратила деньги, – прошептала она.
– Что?
– Не зря я потратила деньги, – повторила она и засмеялась, горьким, безрадостным смехом. Ну и вечерок. Эмбер была в прострации. И я не меньше нее.
– Извини, – все твердила Хелен. Прошло два дня, и мы встретились у нее в магазине. – Я просто не могла признаться тебе. – Ее пальцы ловко продевали стебли красных фрезий и белых роз сквозь покрытую мхом основу. – Я не знала, как мне быть, – продолжала она, подрезая и расщепляя кончики стеблей. – Не хотела, чтобы дошло до Эмбер. Я понимала, как ей будет больно, как она разозлится. Честно говоря, боялась, что она выкинет какой-нибудь фортель. Понимаю, она твоя двоюродная сестра... Но, Минти, ты сама знаешь, что она за человек.
– Да, – ответила я. – Знаю.
– Поэтому я не могла тебе ничего рассказать.
– Я бы ей не сказала. – Признаться, объяснения Хелен меня немного обидели. – Я не болтушка, ты же знаешь.
– Честно говоря, я никого не хотела посвящать в свои дела, – призналась она. – Не знала, как все пойдет.
– Как вышло, что ты снова встретилась с Чарли?
– Он зашел в магазин. Через несколько дней после того, как мы с тобой вернулись из свадебного путешествия. Не знал, что я хозяйка, просто проходил мимо и решил послать Эмбер цветы.
– О да, – вздохнула я, вспомнив тот прощальный букет розовых роз.
– После разрыва он чувствовал себя ужасно, пусть и знал, что поступает правильно. Казалось, он был рад видеть меня снова, хотя на свадьбе мы не обменялись и парой слов. Кроме того, за прошедшую неделю случилось столько всего... Ему просто хотелось выговориться. И он пригласил меня пообедать. А через несколько дней – поужинать. Так все и закрутилось.
– Понятно, – отозвалась я, теребя увядшую гвоздику. – Вот почему ты так... отдалилась от меня.
– Да. Из-за Чарли. Мне было очень неловко. А шесть недель назад я забеременела. Это вышло случайно. Я была в отчаянии. Волновалась, что он подумает, будто я расставила ему ловушку. Поэтому ни с кем и не разговаривала, пока не разобралась, что делать. Я решила все рассказать, и он принял новость с восторгом. Он был так счастлив, что пригласил меня в Париж на выходные и сделал предложение.
– Ага!.. Так вот зачем ты поехала в Париж. Почему же держала в секрете вашу помолвку?
– Чарли не хотел обидеть Эмбер, вот почему. Ни одна живая душа об этом не подозревала. Мы не давали объявления в газету. Но теперь это уже не секрет, так что какая разница.
– Понимаешь, я-то списывала все странности на то, что тебе нравится Джо.
– С какой стати это взбрело тебе в голову?
– Ты купила его книгу и так восторженно о нем рассказывала.
– Он очень приятный человек, Минти. Очень надежный, – многозначительно добавила она. – Творческая личность, симпатичный и веселый.
Я посмотрела на нее и ничего не ответила.
– Хорошо, – сказала она и положила секатор. – Хорошо-хорошо. Скажу начистоту. Я не без задней мысли хвалила его, поддерживала знакомство. Надеялась, когда он вернется в Лондон, вы двое ... – Она выразительно на меня посмотрела.
– Так и вышло, – бесцветным голосом созналась я.
– Правда? – обрадовалась Хелен.
– Да.
– Так это же здорово! Просто чудесно.
– Нет, – остудила я подружкины восторги. – Это ужасно.
– Почему? Он тебе не нравится?
– Нет. Нравится. Очень.
– Так в чем же проблема?
– Проблема в том, что когда мы с ним... ну, ты понимаешь... я нечаянно назвала его Домиником.
– Ой, – огорчилась Хелен. – Боже, ты его оскорбила.
– Да, но не так, как ему нравится.
– Что?
– О, прости. Это у нас с ним такая игра. Да, он очень расстроился и теперь не желает со мной разговаривать. Говорит, у меня слишком много лишнего багажа. И что я все еще не забыла Дома.
– Ну, в этом он прав, – подтвердила она и выдернула из алюминиевого ведра пушистую веточку гипсофилы. – Прошло уже пять месяцев, Минти, – рассуждала она, надрезая стебель. – Жизнь продолжается. Мне очень бы хотелось, чтобы ты смогла, наконец, забыть Доминика. Он не стоит твоих переживаний!
– В каком-то смысле я уже смирилась с тем, что произошло. Но мне никак не удается понять, почему он так поступил.
– Что ж, Минти, для твоих друзей все очевидно. Мы сразу поняли, что он какой-то... дерганый, нервный. Это же очевидно. Чтобы мужчина боялся летать на самолете? И он слишком любил командовать, – продолжала она. – Ты души в нем не чаяла, но все мы видели, как он пытается тебя задавить. Подпускал шпильки, если ты осмеливалась высказать свое мнение. Закатывал глаза, когда ты говорила дольше минуты. Утверждал, будто ты любишь умничать, хотя мозгов у тебя ноль. Чарли считает, что Доминик постоянно издевался над тобой.
– На вечеринках он часто наступал мне на ногу под столом, когда ему казалось, что я слишком много болтаю. Или тайком сжимал мне руку, чтобы я заткнулась.
– Кошмар! – возмутилась она. – Как ты только терпела? Кем он себя возомнил? Сам распространялся только о страховках, – презрительно поморщилась Хелен. – Неужели он не понимал, что так не принято?
И я подумала: «Действительно, несмотря на все эти книги по этикету, весь этот глянец и лоск, налет светскости, Доминик так и не научился вести себя в обществе».
– Чарли всегда его недолюбливал, – сообщила Хелен.– Признался, что не хотел быть шафером на вашей свадьбе. Как знал. Ведь что получилось... Доминик потом звонил пару раз, пытался извиниться, но Чарли не взял трубку. Тебе повезло, что ты выбралась из этого дерьма, Минти, – она кипела от ярости. – Зачем тебе мужчина, который так обращался с тобой еще до свадьбы?
– Зачем?
– Да, зачем? Почему ты сама его не бросила?
Почему... Почему? Боже, как я ненавижу этот вопрос. Постоянно его слышу, и, откровенно говоря, мне это совсем не по вкусу.
– Ну, отношения такая... сложная штука, – замялась я. – Люди держатся друг за друга по разным причинам. И все шло не так уж плохо. Иногда Дом превосходно ко мне относился, и его так интересовала моя карьера.
– Его интересовала внешняя сторона, престиж, – возразила Хелен, отрезая кусок целлофана, – возможность ввернуть в разговоре: «Моя жена – знаменитая радиоведущая». Вот что его заботило. Готова поспорить, если бы ты была учительницей, медсестрой или флористом, как я, он бы даже не взглянул в твою сторону. – В ее словах была доля правды. – И ты изменилась, Минти, – продолжала она. – Сделалась такой тихоней, будто собака, которая боится побоев. Ты стала... – она погрозила мне секатором, – совсем на себя не похожа. Честно говоря, Минти, ты превратилась в коврик, о который он вытирал ноги.
