– Как он мог? – всхлипывала я. – Как он мог, так скоро?
– Это ни в какие ворота не лезет, – отрезала Эмбер и для убедительности добавила: – Ублюдок! Между прочим, Чарли сделал то же самое, – с горечью заключила она.
– Да, но у Чарли были на то причины, Эмбер. Сама посуди, он хотел иметь детей, а ты нет.
– И неудивительно. Ребенок портит фигуру, и ты оказываешься на восемнадцать лет прикована к дому. А по истечении этих восемнадцати лет никто из друзей уже не хочет с тобою знаться, потому что ты впадаешь в маразм и начинаешь страдать недержанием.
– Дело твое, – я закатила глаза, не переставая всхлипывать. – Но Чарли был другого мнения. И вам пришлось расстаться. Ничего неясного. Но я не понимаю, как это Доминик так быстро умудрился найти новую пассию. Когда успел узнать ее достаточно, чтобы сделать предложение? – Я заревела. – Если только... – Сердце будто сжала ледяная ладонь.
– Ты же не думаешь, что он... – начала Эмбер. Глаза ее сузились в щелочки. Я видела, как завертелись колесики у нее в голове.
– Не знаю, – хрипло пробормотала я. – Об этом я не подумала.
– А может, зря? – тихо проговорила она. – Может, это и есть ответ на все твои вопросы, Минти.
– Может быть, – поежилась я. Мне стало не по себе. Какая же я наивная, какая дурочка... Как это мне не пришло в голову, что Доминик изменяет.
– Или девица залетела, как Хелен, – предположила Эмбер. – Но если подумать, – рассудительно добавила она, – не могу представить, что такой, как Доминик, женится из-за этого.
Самое ужасное, Эмбер была права.
– Нет, это невозможно, – рыдала я. – Наверное, он... он... любит ее. Наверное, у него был... был с ней роман. Но тогда почему он не порвал со мной?
– Минти... – тихо произнесла Эмбер, очищая яблоко для Педро.
– Что?
– Хм! Не знаю, стоит ли говорить тебе об этом, но я знакома с Вирджинией Парк.
– О... – прошептала я, шокированная донельзя.
– Хочешь, расскажу? – спросила она. – Ты хочешь знать, кто она такая?
Я посмотрела на нее, сомневаясь, хочу ли этого.
– Да, – проговорила я тихим, бесцветным голосом. – Расскажи.
– Она из довольно богатой семьи, – сообщила Эмбер.
– Это видно по адресу, – вздохнула я, совершенно убитая, и снова взглянула на объявление: – Поместье Хайвью, Мелтон-Моубрей.
– Наследница огромного состояния. Свинофермы.
– Отлично. Повезло ей. Но откуда ты знаешь?
– Учились в одной школе.
– Понятно. – На меня вдруг нашел страх, к горлу подкатила тошнота. – Она красивая? – спросила я.
– Обычная, – расплывчато сформулировала Эмбер. – Лошадиное лицо, икры толстые, как у Хилари Клинтон, тонюсенькая верхняя губа. И ей сейчас уже тридцать восемь, она на четыре года старше меня. – Надо сказать, меня это приободрило, даже очень. И крайне удивило.
– Доминик не стал бы связываться с женщиной старше него, – заметила я. – Он сам мне говорил, что не понимает, как это некоторые мужчины берут в жены женщин на несколько лет старше. Утверждал, что это неправильно и сам он никогда бы так не сделал.
– Да, но у Вирджинии денег куры не клюют. Может, для нее он готов был сделать исключение.
– Но у него полно денег, – усомнилась я. – Вряд ли он купился на такое. Другое дело, хорошая семья, – горько признала я. – Это для него важно. Знатность, древний род и все такое. К тому же из провинции.
– Никакой у них не древний род, – отмахнулась Эмбер. – Ее и в школе дразнили выскочкой. Называли Свинаркой и Пятачком. Из грязи в князи.
– Значит, она такая же, как Доминик.
– У нее был очень визгливый голос, – вспоминала Эмбер. – Ужасно неприятный. У всей этой семейки дурной вкус. Помню, мы покатывались со смеху, когда на школьный праздник они заявились в золотом «порше».
– Кошмар!
– Еще она обожала командовать. Все время одергивала меня. Надо же, и он женится на такой особе, – подивилась Эмбер, непонимающе передернув плечами.
Женится... О боже! Это уж слишком. Я обхватила голову руками.
«Счастливого Нового года!» – пожелал почтальон, с которым я столкнулась у порога своего дома, направляясь на работу. Моя улыбка вышла мрачной. Никакой он был не счастливый, этот Новый год. Напротив, несчастный. Худшего еще не выпадало на мою долю. И опять Шерил фон Штрумпфхозен угодила пальцем в небо. «Горизонт уже проясняется», – предсказала она. Чушь собачья, Шерил! Кто бы сомневался, впереди у меня только хорошее. А как же Доминик? Разве ему «воздалось по заслугам»? Разве он заслужил счастье с другой женщиной, а тем более так скоро? Он бросил меня в день свадьбы, но это еще ничего. Гораздо хуже, что он, как ни в чем не бывало, нашел новую пассию и сделал ей предложение, а не прошло и пяти месяцев! Боль, которая только начала отступать, вернулась, набрав удвоенную силу. Рану разбередили, и она снова кровоточила.
Рабочий день я отбывала, как каторжный срок. Сдавали нервы, и я все время срывалась. Злость на Мелинду подливала масла в огонь.
– Минти-и-и, – проблеяла она умоляюще.
– Да? – буркнула я, стараясь не дышать носом: она меняла младенцу подгузник на своем рабочем столе.
– Пвоклятье! – ругнулась она. – Не подгузник, а наказание какое-то!
– У ребенка есть няня, пусть она этим и занимается, – огрызнулась я. – Причем желательно на автостоянке!
– Я ее уволила. От нее никакого пвоку. А двугую пока не нашла. Знаешь, Минти, я уже уволила твех нянь. Можешь себе пведставить?
– Да, – бесстрастно ответила я. – Могу.
– Так вот, Минти, – продолжала Мелинда, решительно не замечая, что мой тон холоднее айсберга. – Ты мне не васскажешь еще вазок пво евво? Я что-то никак в толк не возьму.
– И рада бы, Мелинда, – я была сама вежливость, – но ничего в этом не смыслю.
– Минти, – промямлил Уэсли. У него был радостный вид, и за ним волочился длинный хвост пленки.
– Извини, Уэсли, – отрезала я. – У меня нет времени заниматься твоими пленками, так что выкручивайся сам.
– Я и не собирался просить тебя о помощи, – обиделся он. – Просто хотел поделиться. Хотел рассказать тебе о...
– Извини, Уэсли, – я надела наушники. – Очень занята, у меня нет времени. – Терпение на нуле – вот что со мной происходит. А ненависть к людям зашкаливает. Мне не хотелось выслушивать исповеди о чужих проблемах. Мое сердце зачерствело, оделось броней. Я обнесла его рвом, соорудила подвесной мост и поставила сторожить подступы шестерых ротвейлеров. «Решающий фактор» мог мной гордиться.
У Джека тоже был подавленный вид, но я не стала выяснять почему. Я была полна решимости уйти с головой в работу и тихонько корпеть над ней, похоронив мысли о Доминике и его последнем увлечении под необъятными грудами пленки.
