– Значит, вы Д. Дж. Уайт, – машинально проговорила я. – Д. Дж. Уайт, – повторила я.
Слова сожаления словно застряли у меня в горле, и, кажется, я вот-вот могла задохнуться.
– Д. Дж. Уайт – мое профессиональное имя, – буднично объяснил гость. – Я взял его, чтобы меня не путали с двумя другими фотографами по имени Дэвид Уайт.
– Понятно.
Он поставил сумку на пол и начал доставать из нее свою аппаратуру, а я украдкой поглядывала на его правую руку. В одних местах кожа выглядела натянутой, в других – слегка топорщилась. С левой рукой было то же самое.
– Значит, вы Дэвид Уайт, – произнесла я.
Я смотрела на него, и мне по-прежнему казалось, что я падаю с невероятной высоты. Еще мгновение, и я готова была разрыдаться.
«Ты Дэвид Уайт, а я виновата в том, что случилось с твоими руками… виновата… виновата, но я не хотела этого и так сильно… так сильно об этом сожалею… пожалуйста… пожалуйста, прости меня…»
Я сглотнула и повторила как попугай:
– Значит… вы Дэвид Уайт.
– Да, – он посмотрел на меня, удивленно подняв брови. – Это… так. Надеюсь, с моим именем мы разобрались.
Я рассеянно кивнула, продолжая смотреть на него и ощущая какую-то странную невесомость. У меня было такое чувство, словно все это происходит не со мной – где-то вне моего тела и даже моего разума.
– А вы американец?
– Вообще-то нет.
– Но у вас американское произношение, – вяло заметила я, пока он доставал фотоаппарат.
Дэвид покачал головой:
– Я такой же англичанин, как и вы. – Он произнес «англича-анин».
– Но откуда у вас американский акцент?
– Это очень просто объяснить, – сказал он, не скрывая раздражения. – Я вырос в Штатах.
– А… – Об этом я не подумала. – Почему?
– Что почему?
– Почему вы там росли?
Он выпрямился и пристально посмотрел на меня.
– Извините, но вы уж чересчур… любопытны.
– Это вы меня извините. Я просто… хотела знать… почему вы там жили.
Он выглядел раздраженным и растерянным одновременно.
– Почему вы хотите это знать?
– Ну… – Я пожала плечами. – Просто… хочу… и все.
– Ла-адно, – протянул он и поднял руки вверх, словно бы сдаваясь. – Мой отец там работал.
– Где он работал?
Теперь Дэвид смотрел на меня как на сумасшедшую.
– Господи, – тихо произнес он. – Что за вопросы? В Нью-Хейвене, если вас это так интересует.
– Там, где Йел?
– Да.
– А чем он занимался? Преподавал в университете?
– Послушайте… – Он глубоко вздохнул, пытаясь скрыть раздражение. – Я вижу вас в первый раз и пришел сюда, чтобы вас сфотографировать, а вовсе не на допрос.
– Извините, – пробормотала я, собираясь с духом. – Просто я… была удивлена. Понимаете, я ожидала увидеть американца…
– Но я не американец! Надеюсь, я сумел вас в этом убедить, и теперь мы можем перейти к съемке. – Он достал пленку и начал заправлять ее в фотоаппарат. – Я сделаю несколько снимков здесь, – сказал он, окидывая взглядом кабинет. – Потом пару снимков снаружи – мы могли бы подняться на холм.
Он держал перед моим лицом экспозиметр и прищурясь смотрел на шкалу. Теперь я могла хорошо разглядеть его ладони. Кожа на их тыльной стороне была странно бледной, а по текстуре напоминала узорчатую ткань. На пальцах я заметила множество крошечных белых линий, похожих на миниатюрные пучки света. «Это я сделала с тобой, Дэвид. Это я. Это я». Он заметил мой взгляд, и я отвела глаза.
– Могу я предложить вам чашку кофе? – спросила я. Тон моего голоса становился более обычным по мере того, как я постепенно приходила в себя. – А может, вы хотите есть?
«Или я могла бы отдать тебе все свои деньги и драгоценности – все, что у меня есть. Я была бы только рада…»
– Нет, спасибо, – ответила он. – Не беспокойтесь.
На мгновение воцарилось молчание. Затем Дэвид посмотрел на Германа.
– Славный пес, – сказал он, внезапно став более приветливым – Как его зовут?
Я назвала имя собаки.
– А, Герман-германец, – произнес гость.
– Точно.
Он присел на корточки и погладил блестящую шерсть Германа.
– Таксы мне нравятся, – заметил он. – У них всегда такой вид, как будто произошло – или вот-вот произойдет, – что-то страшное.
– Я тоже люблю их за это выражение острой… тревоги, – промолвила я.
Дэвид кивнул и в первый раз улыбнулся.
– Извините меня за расспросы, – сказала я. Он пожал плечами:
– Все нормально. Думаю, вы просто разнервничались.
«Да уж…»
– Но не волнуйтесь, Миранда… Что он хочет этим сказать?
– …на моих фотографиях вы отлично получитесь.
Ох… Теперь я заметила, что у него теплый взгляд и красивые губы, а волосы отливают красным золотом. Я быстро погляделась в компактное зеркало. От синяка не осталось и следа.
– Может, мне подкраситься? – спросила я. – Обычно я этого не делаю.
Он склонил голову набок и поглядел на меня, как ценитель, рассматривающий картину.
– Нет, тон кожи у вас ровный, – думаю, все будет в порядке. Между прочим, мои фотографии – черно-белые, так что вполне можно обойтись без макияжа. А вот на цветных снимках – совсем другое дело.
Он достал фотоаппарат из сумки и повесил его на шею. Потом он направил его в мою сторону, взял меня в фокус и щелкнул затвором. Я моргнула.
– Я не была готова.
– Почему же – были.
– Но я не улыбалась.
– А я и не хотел, чтобы вы улыбались. Обычно улыбка что-то скрывает.
– Правда?
– О да. Улыбка – почти всегда маска. Ну-ка, а теперь…
Дэвид подошел поближе, и я почувствовала лимонный аромат его одеколона.
– Да-а. Хорошо. Очень хорошо.
Он снова щелкнул затвором, причем так тихо, что я едва заметила.
– А теперь сядьте, пожалуйста, вот на ту кушетку… да, именно… и возьмите собаку.
Он протянул мне пса и убрал из кадра два стула.
– А теперь я хочу, чтобы вы с ним смотрели в разные стороны. Вы просто немного поверните голову сюда… да, вот так. Отлично. А ты, Герман, смотри на меня, ладно?
