– А вы всегда хотели быть фотографом? – спросила я, затаив дыхание.
– Нет, вообще-то я намеревался стать врачом.
– Правда? То есть вы изучали медицину?
– Да.
– А в каком университете?
– В Кембридже.
– Вы учились в Кембридже?
«Ты был в Кембридже и ушел оттуда, не доучившись, – из-за меня».
– Да, но мне пришлось расстаться с медициной, – объяснил Дэвид, положив нож.
– О… Почему? – с притворным удивлением спросила я.
– Потому что… гм… я был вынужден уйти из университета как раз посередине курса.
Теперь я вспомнила слова бывшего соседа Дэвида о том, что тот не доучился в университете.
– Со мной произошел… несчастный случай, – запинаясь, произнес Дэвид. – Вы, наверное, заметили.
– Нет, я…
– В общем, я пропустил несколько месяцев. Надо сказать, в колледже к моим проблемам отнеслись с большим пониманием и предложили мне взять академический отпуск. Но к тому времени, когда мне… гм… стало лучше – если это можно так назвать, – я уже потерял интерес к медицине.
– Но… почему? – тихо спросила я, чувствуя, что сердце вот-вот выскочит из груди.
– Понимаете, я просто не хотел быть врачом после всего, что со мной произошло. Возможно, я слишком долго пробыл в больнице. Пересадка кожи, видите ли… отнимает много времени… Впрочем, вы знаете об этом не хуже меня.
У меня перехватило дыхание.
– Но… откуда же мне знать? Он удивленно взглянул на меня.
– Ну… вы ведь работали ветеринаром, не так ли?
– О… да… конечно.
– Одним словом, моя жизнь словно бы… остановилась. Потребовалось время, чтобы прийти в себя.
Теперь я могла открыто смотреть на его руки – раз уж он сам заговорил о них. Мне неудержимо хотелось взять их в свои и погладить, и сделать так, чтобы этим бедным рукам стало лучше.
– Мне так жаль, – пробормотала я. «Мне ужасно, ужасно жаль…»
– Не переживайте, – сказал Дэвид. – Вы в этом не виноваты.
«Но в этом виновата именно я».
– Они не очень-то красивы, но, по крайней мере, могут работать. Надеюсь, это вас… гм… не смущает.
«Это очень, очень меня смущает!»
– Ну что вы – конечно, нет.
– Прошло уже столько времени…
– Шестнадцать лет. Он моргнул.
– А вы сильны в математике.
Я посмотрела на него, вне себя от волнения.
– Так быстро сосчитали, – добавил он.
– О… да… вы говорили, что дошли до середины курса, значит, вам было около двадцати… – Я запнулась, но продолжила: – А во вторник вы упомянули, что вам тридцать шесть.
– Разве? – Он взглянул на меня с нескрываемым изумлением. – Что-то я такого не припомню.
– Да, кажется, вы говорили… я совершенно… уверена, что… говорили.
«Заткнись, Миранда!»
– Что ж, очевидно, вы правы. Так или иначе, я решил взять тайм-аут, чтобы прийти в себя. Я поехал в Сан-Франциско – в гости к другу. Его родители переехали туда. Я ведь, кажется, рассказывал вам, что мы жили в Штатах, когда я был маленьким?
Я кивнула.
– В общем, старшая сестра моего друга работала фотографом в «Сан-Франциско экзаминер». До сих пор вспоминаю, какое сильное впечатление она на меня произвела… Сперва она уходила и снимала потрясающий материал, потом по полночи проявляла пленку – она была страстно предана своему делу! А главное, на следующий день фотографии появлялись в газете. У меня была куча свободного времени, и сестра друга показала мне, как работает фотоаппарат, разрешила входить в темную комнату и проявлять снимки. Короче говоря, я увлекся фотографией и решил бросить Кембридж…
– И все-таки жаль, что вы ушли из университета.
– Поймите, мне показалось бессмысленным туда возвращаться. Я поступил в Лондонский политех на отделение фотографии, и, по счастью, к тому времени руки уже почти зажили. Кстати, в результате несчастного случая я получил кое-какую финансовую компенсацию – что-то вроде страховки. Я купил отличную, хотя и подержанную «Лейку» – кстати, ту самую, которой фотографировал вас. Оказалось, я в состоянии ее держать. Конечно, левая рука действует неважно – повреждено сухожилие, – но главное, чтобы правая работала. К счастью, у меня не было проблем с фокусировкой и перемоткой, а иначе я бы едва ли справился с учебой. В общем, получив диплом, я пару лет проработал ассистентом фотографа, а потом меня приняли в «Рейтер», и это оказалось настоящим прорывом.
– Значит, вы стали фотожурналистом. А почему вас не привлекла работа, скажем, фотохудожника? Фотографировали бы разные пейзажи, а еще лучше – моделей.
– Ну, вообще-то мне нравится снимать пейзажи, и одно время я увлекался этим. Но дело в том, что в какой-то момент я очень заинтересовался политикой. Раньше, когда я был подростком, эта сторона жизни мало меня волновала, но позднее, в двадцать с небольшим, я стал более… – он помедлил, – политизированным.
Уж я-то догадывалась, почему так получилось…
– Знаете, с вами так легко общаться, – с некоторым удивлением сказал Дэвид. – Обычно собеседник из меня никудышный, но с вами я, кажется, мог бы говорить часами. Даже не знаю почему. Наверное, потому что вы слушаете с таким сочувствием.
– Правда?
– Да. Мне кажется, вы по-настоящему… сопереживаете. Вот вы только что так взволнованно слушали мой рассказ о том… несчастном случае. Я нахожу это очень трогательным.
Пока я ломала голову над ответной репликой, явился официант и унес тарелки.
– Я беспокоился, что вы не согласитесь поужинать со мной сегодня, – продолжал Дэвид. – Ведь я наверняка показался вам грубым, да?
– А я боялась, что кажусь вам чокнутой.
– Мы как-то неуклюже начали наше знакомство, правда?
Я кивнула.
– Сказать вам, почему я пригласил вас? – неожиданно спросил он.
Возникла пауза. Я посмотрела ему в глаза и заметила в них янтарно-зеленые пятнышки.
– Да, – пробормотала я. – И почему же?
– Потому что вы так огорчились, когда я отказался от пива. – Он повертел перед собой ложку. – У вас было такое выражение лица, словно вы действительно… раздосадованы. Впрочем, я, наверное, обольщаюсь, но вид у вас был не на шутку опечаленный. В общем, меня это так растрогало, что я решил пригласить вас на ужин.
Он улыбнулся, и маленький шрам в форме полумесяца, к которому я наверняка имела самое прямое отношение, исчез в образовавшихся от смеха морщинках.
