– Да погоди ты, не кипятись. Не надо так уж перед мной задаваться. Господи, ну и характер у тебя, Эдуард. Ты же знаешь, я этого не хотел. Знаешь, что я всегда прислушиваюсь к твоим советам и, конечно, если придется, то и здесь положусь на твое суждение… – Он за молчал, в глазах у него внезапно появилось хитрое выражение. – Но время от времени ты тоже мог бы меня послушать. В этом случае я знаю, о чем говорю. В конце концов, услуга за услугу, это, как я слышал, и есть деловой подход. Ты хотел, чтобы я поговорил с мамой о ее капиталах, чтобы она вложила деньги в компанию де Шавиньи. Хорошо, с радостью поговорю; тем более мы с ней сегодня встречаемся, тут я про это и вверну. Но не уверен, стоит ли, раз ты упираешься в моем деле. Честное слово, Эдуард, я, можно сказать, дал обещание Оливье де Курселю. Если я теперь пойду на попятный, то выставлю себя последним дураком.
Эдуард сел и улыбнулся непроницаемой улыбкой: – Если угодно, поговори с мамой на эту тему. Но как бы ты ни поступил, я своего решения менять не намерен.
Жан-Поль выскочил из кабинета. В тот же день он пил чай у Луизы де Шавиньи в светло-серо-розовой гостиной ее особняка в Фобур-Сен-Жермен. Он прихлебывал китайский чай из чашечки лиможского фарфора XVIII века, ерзая пухлыми ягодицами по шелковой обивке глубокого кресла, созданного для красоты, но не для удобства. Луиза, как всегда красивая, с почти гладким – после недавней подтяжки – лицом, спокойно сидела напротив и мило щебетала о пустяках. На ней было облегающее платье последней модели от Диора, подчеркивающее зауженным кроем грациозность ее фигуры. Жан-Поль пожирал взглядом лиможское блюдо с малюсенькими пирожными, поданными специально для него. Может, позволить себе еще один эклер? Господи, они же такие крохотные, вреда не будет. Он потянулся к блюду толстыми розовыми пальцами и отправил в рот дивное творение кондитерского искусства, состоящее из воздушной оболочки, шоколада и крема. Луиза наблюдала за ним придирчивым взглядом.
– Жан-Поль, ты сильно прибавил в весе после нашей последней встречи. Тебе следовало бы сесть на диету и больше двигаться. Эдуард, например, каждое утро ездит верхом в Булонском лесу.
Жан-Поль нахмурился. Он решил взять быка за рога и в лоб спросил Луизу о ее капиталовложениях. Луиза удивленно подняла брови.
– Но, дорогой, мне казалось, ты утром виделся с Эдуардом. Ты не можешь не знать, что теперь они в надежных руках, хотя с твоей стороны было очень мило поинтересоваться. – Она замолчала, прикурив сигарету от платиновой зажигалки де Шавиньи. – Тут и в самом деле все очень запутано, но, видимо, у меня были довольно дурные советники. А еще такая почтенная фирма. Папа слепо им доверял, да и я тоже. Поэтому я тем более благодарна Эдуарду. – Глаза у нее легонько сузились. – Знаешь, он и в самом деле очень умный. Куда умней, чем я считала.
Жан-Поль сердито на нее посмотрел. Раньше она подобных славословий не пела.
– Понимаешь, речь шла о земельных участках. – Луиза неопределенно помахала в воздухе сигаретой. – Они советовали мне их продать, у них вроде имелся и покупатель, готовый предложить очень хорошую цену. Кое-какие участки годились под фермерские хозяйства, но в основном, по-моему, – голые пустоши. Я видела премиленькую виллу – ты представляешь себе Сен-Тропез, Жан? Очаровательное местечко – тихое-тихое, – до сих пор всего лишь маленькая рыбацкая деревенька. Дом изумительный, то есть мог бы стать изумительным; его бы, конечно, пришлось заново перестроить, отделать от фундамента до крыши. Потом я подумала, что нужно возвести флигели для гостей и что как-то глупо иметь при доме идеальную якорную стоянку и ею не пользоваться, поэтому я подумала и о яхте… – Ее голос мечтательно затих. – Так что, в общем, я была вполне готова избавиться в прошлом году кое от какой американской собственности и избавилась бы, если б не Эдуард.
– Он отсоветовал?
– Дорогой, там, как выяснилось, залегают нефтяные пласты, и какие! Только бури и качай. Разумеется, земля стоила много дороже, чем мне за нее предлагали; пошли крайне неприятные слухи. Поговаривали, что моих советников подкупили… Я, понятно, нашла себе других, как только Эдуард объяснил, что к чему. Да фирма и так закрылась. Был жуткий скандал. «Нью-Йорк таймс» расписала его на всю первую полосу – неужели не помнишь, Жан-Поль?
– В Алжире я не читаю «Нью-Йорк таймс».
– И напрасно, голубчик. – Черные глаза Луизы потеплели. – Я тоже не читала, по крайней мере финансовый раздел, а теперь читаю. И «Уолл-стрит джорнел», и «Файнэншл таймс», и…
– А что случилось с землей? – поспешно прервал Жан-Поль.
– Я продала ее, а как же иначе? Нефтяному консорциуму. – Луиза усмехнулась. – За очень приличную сумму и солидный пакет акций самого консорциума. Если не ошибаюсь, Эдуард держит пятнадцать процентов, и у меня столько же. Конечно, не контрольный пакет, но влиятельный. Теперь понимаешь?
Жан-Поль понял – и в утешение взял еще одно пирожное.
– Стало быть, у Эдуарда теперь имеется капитал для расширения дела?
Он чувствовал, что можно было бы и не спрашивать.
Луиза весело рассмеялась.
– Право же, дорогой, тебе нужно стараться следить за положением дел. Капитал у него вот уже полгода, никак не меньше.
– Так вы продали другие акции?
– Видишь ли, дорогой, это Эдуард посоветовал. Я собиралась проконсультироваться с тобой, но Алжир так далеко, а ты бываешь в Париже так редко… поэтому… да, я продала кое-что из довольно скучных акций, надежных, как Форт Нокс
[16]
и почти столь же окаменелых, и вложила деньги в де Шавиньи. Мудрое решение, Жан-Поль, очень мудрое. Компания вкладывается в различные предприятия, расширяется с невероятной быстротой. Сейчас, кажется, Эдуард в деньгах не нуждается, но если я ошибаюсь, а у тебя, дорогой, есть кое-что в кубышке, то уж лучшего их помещения, чем…
– Это моя компания. – Жан-Поль встал, покраснев от гнева. – Моя. Эдуард работает на меня. Ну почему никто никогда нигде об этом не вспоминает?
Он посмотрел на мать с высоты своего роста. Его вспышка, казалось, совсем ее не тронула. Уж она-то всегда держит нос по ветру, подумал он с яростью. Всегда? Мать неизменно предпочитала его брату, была ему предана, он воспринимал это как само собой разумеющееся. Что ж, он перестал быть у мамы любимчиком, тут все ясно. Эдуард втерся в доверие у него за спиной. Он помолчал. Его гнев, как всегда, быстро сошел на нет, оставив после себя чувство усталости. Он понимал, что ему не одолеть Эдуарда. Нет у него для этого ни сил, ни умения. Так что лучше ему, дураку, послушаться Эдуарда и, поджав хвост, убраться в Алжир. Хорош братик.
– Скажите, мама, – вдруг задал он вопрос, возникший из самых глубин его замешательства и негодования, – скажите, Эдуард временами вас не пугает?
– Пугает? Меня? – Луиза удивленно воздела брови.
– Он ведь так сильно переменился. Мне кажется. Стал холодным, неулыбчивым. Я перестал чувствовать в нем брата. Я будто обращался к бездушной машине.
