— Папа, — поинтересовалась Ранана, — зачем веревочки?
— За веревочки водят кукол.
— Не кукол, дядей!
Поняв, что мне одному не преодолеть объективных трудностей, я подозвал стоявшего в стороне распорядителя и спросил:
— Скажите, господин полицейский, это артисты или всего лишь куклы?
— Разумеется, артисты. Какие же это куклы?
И подмигнул мне. Ранана устремила на меня взгляд, полный жалости. Она всегда не переоценивала мои умственные способности. Куклы поют и танцуют! Конечно! На сцене продолжали кувыркаться клоуны ростом с Ранану.
— Папа, почему я без веревочек?
— Потому что ты — не кукла.
— Неправильно! Я — кукла!
Ну вот, она уже плачет. «Я — кукла! Я — кукла!» Я ее попытался успокоить. Маленькие зверьки на сцене спасли положение.
— Вау-вау, — перекрыла Ранана всех, — бау-бау, мяу-мяу! Папа, что это там? Видит Бог, я не знаю этого зверя. Он похож на верблюда без горба.
— Да, — сказал я, — очень красивое животное.
— Почему красивое?
— Не спрашивай каждый раз «почему»! — вышел я из себя.
Из зала я выбрался весь выжатый и похудевший. Ранана в моих объятиях проявляла недюжинные физические способности.
— Папа сказал, — обратилась она к публике, — что дяди на ниточках, чтоб они не убежали.
Равнодушная публика не желала углублять свои познания в том, каким образом некий отец пришел к такому заключению, — она реагировала презрительно, как бы говоря: «Есть же родители, пичкающие своих детей ерундой, пока полиция сидит сложа руки».
— Папа, — подвела итог Ранана, — я не хочу играть в театре.
Это — единственное достижение «Пикколи». Его гастроли в нашей стране прошли не впустую.
Переворот
До поворотного пункта моей жизни я пребывал в полной безвестности. Лишь изредка мне удавалось пробудить к себе некоторый общественный интерес, как, например, после составления нового словаря иврита, появление которого было отмечено в литературном журнале в разделе «Получено редакцией»: «Э. Киш. Сл. ивр. 24 тт.». Затем, если память мне не изменяет, я использовал летний отпуск, чтобы покорить вершину Килиманджаро, и, если бы не насморк корреспондента израильского агентства новостей ИТИМ, обо мне обязательно упомянули бы в новостях по радио. Через несколько лет мне удалось создать Десятую симфонию Бетховена, и тогда, наконец, в разделе развлечений газеты на идише появилась взвешенная критическая статья обо мне. А вот еще один важный момент моей жизни: после того как я изобрел лекарство от рака, меня принял министр культуры, и мы беседовали почти четверть часа до появления в кабинете делегации женской организации «Хадаса» из Аргентины. Что еще? Ах да, в последнее время я занялся историей и написал большой эпос о еврействе от праотца Авраама до футболиста Мики Берковича на 400 страницах, и по этому поводу со мной было интервью на армейской радиостанции. Однако широкой публике мое имя, к сожалению, оставалось неизвестным. И тогда в моей жизни произошел поворот.
* * *
Собственно говоря, это случилось без всякой предварительной подготовки в тот судьбоносный вторник. На улице Фруг ко мне подошел какой-то мальчик с микрофоном и спросил, каково мое мнение о текущих делах.
Я ответил:
— Все будет хорошо.
Я пошел себе домой и забыл об этом. Однако за ужином из салона, где на ковре у телевизора сидели дети, вдруг раздался сдавленный крик. На пороге появился мой сын Амир, дрожащий всем телом.
— Папа… — лепетал он, — телевизор… папа… телевизор…
Ребенок был просто в шоке. Нам пришлось вызвать врача, и через некоторое время мы уже слышали, как доктор кричит на лестнице.
— Я видел… — кричал доктор еще снизу, — видел… все будет хорошо… телевизор…
Тогда-то я и вспомнил, что там, на улице, действительно стоял еще один парень с камерой — когда меня спрашивали, как дела.
Начал звонить телефон.
— Спасибо, — шептала в трубку какая-то старушка из Иерусалима, — спасибо от имени всего человечества!
Первый букет мне прислал председатель кнессета:
«Я нахожусь под сильным впечатлением от вашего выступления — свободного и насыщенного оптимизмом, — писал он в записке, — вы попали прямо в точку!»
Он просил два автографа.
Затем пожаловали соседи и просто стояли вдоль стен, глядя на меня часами. Наиболее решительные подходили ко мне, дотрагивались и отскакивали обратно.
Вечером прибыл из Хайфы молодой инженер, дабы взглянуть на мой профиль.
— Точно! — воскликнул он и добавил, совершенно очарованный: — Все будет хорошо, а?
Это были дни опьяняющего успеха, осуществления всех юношеских мечтаний. Когда я появлялся в общественных местах, люди гудели за моей спиной, как пчелы в улье на выборах:
— Смотри, вон пошел тот самый, со вторника…
В магазинах продавцы постоянно пялились на меня, бледнели и падали камнем, как только опознавали во мне героя той передачи. Разные женщины, которые раньше не обращали на меня никакого внимания, теперь бросались мне на шею с глазами, полными скрытой страсти. И цветы, цветы, цветы…
По правде говоря, даже отношение ко мне жены изменилось к лучшему… В одну из безлунных ночей я лежу с открытыми глазами в постели, и тут она наклоняется надо мной и долго смотрит, как будто видит меня впервые:
— Эфраим, ты со стороны похож на певца Шломо Арци…
Да я и сам немного изменился. Моя походка стала более уверенной, а вид — солидным. По мнению матери, я даже прибавил пару сантиметров в росте.
Теперь все мои заявления начинались со слов:
— Как человек, приглашенный несколько недель тому назад выступить по телевизору, я полагаю…
После того как я потерял столько бесценных лет на досадные неудачные предприятия вроде издания словаря, создания никому не нужных симфоний и эпосов, можно понять, что я был слегка опьянен сладким вкусом внезапно нахлынувшей популярности и у меня вскружилась голова.
По самым скромным подсчетам, меня видели в тот вторник около трети населения нашей страны, за исключением Йосефа Мильштейна. Этот из ряда вон выходящий человек огорчил меня тем, что у него сгорели пробки как раз во время моего появления на экране. Я воспроизвел ему мое интервью в личном письме.
Было бы логично предположить, что улица, на которой я живу, будет переименована в мою честь, ну, скажем, «Ул. им. Интервьюированного по ТВ» или что-то в этом роде… Во всяком случае, я напечатал новые визитные карточки:
Эфраим Кишон
Вы видели его по ТВ
26 хешвана с. г. «Все будет хорошо»
