Натянувшись, как струны, веревки начали наклонять галеру. Ее команда устремилась к тому борту, откуда ожидалась атака. Галера потеряла устойчивость, сильно накренилась, люди с паническими криками заскользили к воде. Весла с одного борта вылетели из воды, а у другого копошились в наступающей воде потерявшие ориентацию гребцы. Панические крики оборвались громким всплеском: судно перевернулось, открыв изящные обводы корпуса. Все произошло так быстро, что Агриппа не успел даже открыть рта.
Меценат нервно сглотнул слюну, осознав, что произошло: на его глазах утонули двести, а то и больше человек. Даже тех, кто умел плавать, накрыло перевернувшейся галерой. Команда первого корабля застыла, потрясенная содеянным.
Гай Цильний посмотрел на Агриппу и увидел на лице своего друга и ужас, и радость.
– Боги, я думал… – Кораблестроитель приказал команде первой галеры вытаскивать из воды спасшихся и вытер с лица пот.
– Ты знал, что такое случится? – спросил его Вергилий с округлившимися от ужаса глазами.
Агриппа покачал головой.
– Нет, – мрачно ответил он. – Но никто и не думал, что это игра. Я готов использовать все средства, которые послужат нашей победе.
На озере перевернувшуюся галеру окружали с шипением лопающиеся пузыри воздуха, и были слышны слабые крики тонущих людей, попавших в ловушку на палубе для гребцов. Но кое-кому все-таки удавалось выплыть. Они выныривали на поверхность и кричали, молотя по воде руками и ногами, изо всех сил пытаясь удержаться на плаву, пока их не спасут.
– Мне нужны еще двадцать миллионов сестерциев, чтобы прорыть канал, – добавил Агриппа. – Я построю Цезарю галеры, которые ему нужны, и уничтожу Секста Помпея, чего бы это ни стоило.
– Я прослежу, чтобы ты их получил, – ответил Меценат. Его привычная веселость исчезла при виде утопающих.
Октавиан Фурин поднял руку, и другие участники аукциона разом замолчали.
– Четыре миллиона сестерциев, – произнес он.
Аукционист кивнул и отложил в сторону документы на право собственности, чтобы новый владелец мог забрать их после окончания торгов. Никто не посмел вызвать неудовольствие консула и члена триумвирата, хотя поместье Светония по праву считалось лакомым кусочком, учитывая выход к реке и дом на холме неподалеку от Рима. Оно примыкало к другому поместью, унаследованному Октавианом от Цезаря, и консул не мог упустить возможность расширить свои владения. И все-таки казалась странной необходимость торговаться за собственность, которая лишь благодаря ему попала на рынок. Десять процентов от окончательной цены причиталось гражданину, который убивал неудачника, попавшего в проскрипционные списки, и после их опубликования не раз и не два возникали жуткие ситуации, когда целые толпы врывались в дома этих людей и выволакивали их на улицу. Частенько доказательством права на вознаграждение служила голова человека.
Но со Светонием ничего такого не произошло. Сенатор исчез сразу после консульских выборов, и Октавиан наказал каждому из своих шпионов и клиентов незамедлительно сообщать ему все новости, как о Светонии, так и об остальных еще живых освободителях. Пока же всю собственность сенатора конфисковали и продали с аукциона, а вырученные за это деньги пошли на обучение и экипировку новых легионов.
– Следующий лот – вилла в сельской местности рядом с Неаполем, ранее принадлежавшая Публию Каске, – объявил аукционист.
Октавиан знал это имя: оно принадлежало одному из двух братьев, которых так и не удалось поймать. До него доходили слухи, что оба укрылись у Секста Помпея, но точно консул этого не знал. У него не возникало желания прикупить и это поместье, но он не уходил, чтобы узнать, сколько серебра оно принесет в военную казну.
Ставки делались вяло, богатые люди пытались понять, не захочет ли консул и триумвир в какой-то момент назвать свою цену. Гай Октавиан чувствовал на себе их взгляды и качнул головой, чуть отвернувшись от аукциониста. Торговля сразу оживилась, потому что это поместье на юге славилось виноградниками и плодородными землями. «В Риме еще есть деньги», – подумал Октавиан. И его задача состояла в том, чтобы собрать их даже больше, чем собрал Цезарь на войну с Парфией.
Он устало потер глаза, когда цена поднялась до четырех миллионов сестерциев и большинство участников прекратило борьбу. Тайный флот Агриппы требовал чудовищных затрат, но наследнику Цезаря не оставалось иного выхода, кроме как закачивать в корабли все больше золота и серебра. Без флота легионы, которые он контролировал на пару с Марком Антонием, не могли покинуть Италию. Но цена хлеба уже возросла в три раза. Да, многие из горожан еще не потратили три сотни сестерциев, полученных согласно завещанию Цезаря, но Октавиан понимал, что пройдет не так много времени, прежде чем они вновь начнут бунтовать, требуя всего лишь еды. Триумвир покачал головой, представив, что тогда будет.
Торги завершились на шести миллионах и четырехстах тысячах сестерциев. Октавиан махнул рукой аукционисту, который побледнел, как полотно, решив, что консул хочет назвать свою ставку после завершения торгов. Но тот покачал головой и указал на документы на владение поместьем, которое купил он сам. Триумвир лишь хотел, чтобы их прислали в один из его городских домов, а деньги он уже сам направил бы на оплату приготовлений к войне. После его ухода обстановка в аукционном зале заметно разрядилась.
Аукционный дом находился на вершине Квиринальского холма, и Октавиан едва заметил ликторов, которые тут же пристроились к нему, когда он направился к Форуму. Новое здание Сената почти достроили, и он согласился встретиться с соконсулом Педием около храма Весты, чтобы присутствовать при закладке последнего камня. Римская жизнь бурлила вокруг, когда он спускался с холма, и его губы непроизвольно поджались от воспоминаний о том, как ему приходилось буквально проталкиваться в этом месте сквозь ликующую толпу. В этот день его никто не приветствовал, и консул дрожал всем телом. К концу года в Риме заметно похолодало. Во всех смыслах до прихода новой весны было еще очень далеко.
При подходе к Форуму ощущение, что жизнь в городе бьет ключом, только усилилось. Открытое пространство заполняли тысячи людей – мужчин и женщин, приехавших в Рим по делам, от владельцев тысяч торговых домов до сенаторов и специалистов по праву, толкующих различные законы. Некоторые толкователи проделывали это прямо на улице в окружении толпы. Рим строился и перестраивался словами и идеями, а уж потом мечами, и по-прежнему оставался молодым. И Октавиан это чувствовал. Сенаторы не отгораживались от граждан – во всяком случае, в определенные дни каждого месяца. Они ходили среди толпы на Форуме, выслушивая требования и просьбы тех, кого представляли. К ним обращались с самыми разными вопросами, от жалобы на соседа до обвинения кого-то в убийстве. Шагая по Форуму, Октавиан заметил Бибула, увлеченного разговором с богатыми купцами, только чуть более толстыми, чем он сам. Как и новый Цезарь, Бибул увеличил свои владения на проскрипционных аукционах. Не вызывало сомнений, что его люди находились в зале, который только что покинул консул, с четкими инструкциями, за что и до какой цены надо бороться.
