Пан Поручик пояснил, как, помогая накануне Нефёдову уточнить маршрут по карте до того места, где у него была назначена встреча с Гермесом, заподозрил грозящую сослуживцу опасность и решил тайно последовать за ним. Он видел, как вначале были убиты из засады двое охранников коммерсанта, а затем убита проститутка из «Салона Мэри». Хенк стрелял мастерски. Так что поляк сильно рисковал, спасая друга…
– Мы с Ханом уже наведались в комнату твоей бывшей подружки.
Там друзья Нефёдова сделали мрачное открытие. Поляк показал Борису какой-то блокнот.
– Здесь почти не осталось пустых страниц.
Весь остальной блокнот был полностью исписан мелким убористым почерком. Это были доносы на тех, с кем Аллиет общалась в последнее время. Был также найден основной инструмент профессиональной провокаторши – портативный диктофон, который легко помещался в дамской сумочке. Его можно было незаметно положить под кровать или даже сунуть под подушку, предварительно нажав клавишу записи.
– Мы изъяли две дюжины кассет, на которых записаны ваши с ней откровенные беседы, в том числе о Хенке, – рассказывал Замбах. – Ты пригрел в своей постели гадюку, дружище. Не знаю, прижал ли её Хенк или она сама предложила ему свои услуги, но похоже, что эта твоя бельгийка играла свою роль очень старательно.
Борис вспомнил тело застреленной женщины, оставшееся лежать перед лесной хижиной. Одна нога её была неестественно подвёрнута, а вместо головы окровавленный черенок. И всё-таки ему было её жаль…
– Глот так просто не отвяжется, – уверенно сообщил поляк. – Готовься к продолжению. Ты видел, как он действует? Даже свою девку не пожалел. Он волк-одиночка. Матёрый и очень опасный.
Замбах достал термос. Открутил и наполнил крышку-стаканчик дымящимся кофе (хороший кофе был его слабостью) и протянул Борису. Но Нефёдов отказался. Его всё ещё подташнивало.
Пожав плечами, поляк с наслаждением принялся сам прихлёбывать из чашки. Он предпочитал кофе по-кубински. Сладкий, крепкий, жгучий, из отборных зёрен. В аэродромовском баре такой не подавали. Замбах не раз говорил, что там варят кофе из вчерашних окурков.
– Я давно присматриваюсь к этому Хенку, – покачал головой поляк, задумчиво разглядывая содержимое собственной чашки. – Когда-то он был заядлым альпинистом. Я тоже до войны увлекался горными восхождениями.
Замбах поведал, что однажды ему довелось иметь неформальную беседу с южноафриканцем. Это произошло случайно. За разговором у барной стойки вдруг выяснилось, что оба они когда-то увлекались альпинизмом. Разговор сразу зашёл о преимуществах разных стилей восхождений. Хенк оказался убеждённым индивидуалистом. Пожав плечами в ответ на доводы собеседника, он заявил: «Видите ли, когда я иду наверх вместе с другим парнем, то предпочитаю обходиться без связки. Я полагаюсь только на себя, как и все мы в этом мире. Тебя не связывает сила или слабость партнера. Его темп. Его раздражающая склонность то и дело останавливаться и делать снимки. Его техника. Я максимально быстро иду вперед. Если он отстает, это его личное дело. Почему я должен страдать или подвергать себя риску из-за того, что кто-то плохо дышит? Из-за того что кто-то оступился? Поэтому я всегда предпочитаю, чтобы термос с горячим кофе находился в моем рюкзаке. Термос – это вода, тепло, дополнительная энергия, которая так необходима на ледяной высоте. В конце концов, смерть – явление чисто индивидуальное, не так ли?» В том разговоре Хенк, естественно, умолчал об экспедиции на гималайскую гору Нанга-Парбат, в которой он когда-то участвовал, ещё будучи совсем молодым человеком. Но так получилось, что Замбах и так многое знал о Ван дер Вольфе, потому что одно время служил во время войны с человеком, который летал с южноафриканцем в студенческой эскадрилье в Кембридже.
На пару с одним университетским товарищем этот сын крупного южноафриканского скотопромышленника организовал экспедицию с целью покорить вершину 7850 метров. Однако попытка не удалась. И тогда промёрзшие до костей, страшно вымотанные, молодые люди в условиях резко ухудшающейся погоды просто отстегнулись от своих носильщиков-шерпов. Двадцатилетние альпинисты удрали вниз, бросив на произвол судьбы шестерых «человекомулов», затаскивающих на вершину их тяжёлое снаряжение. Молодые люди здраво рассудили, что верой и правдой служившие им шерпы сильно вымотаны и не смогут быстро идти вниз. В конце концов нельзя было ставить на одну чашу весов бесценную жизнь европейцев и туземцев. Наступали сумерки, повалил сильный снег, порывистый ветер выл так оглушительно, что даже находящимся в шаге друг от друга людям приходилось общаться, крича слова во всю силу своих лёгких. Неудивительно, что местные носильщики не сразу заметили, что белые господа исчезли…
Через несколько часов двое успевших вовремя покинуть склон до начала снежной бури «сверхчеловеков» уже приходили в себя в базовом лагере, согреваясь ароматным кофе в хорошо нагретой палатке. Потом с вершины три дня доносились душераздирающие крики умирающих шерпов, но никто так и не вышел им на помощь. Студенты поспешили домой к началу занятий, даже не сообщив властям о разыгравшейся в высоких снегах трагедии.
Для Ван дер Вольфа эта история не имела никаких последствий. В Британии тогда сильны были колониальные традиции, и офицера, бросившего в сложной ситуации туземных солдат, в худшем случае могли пожурить.
Вернувшись в Кембридж, молодой южноафриканец продолжил обучение полётам в университетской студенческой эскадрилье. Как одному из лучших пилотов привилегированного клуба ему была оказана честь оставить свою фамилию рядом с гербом университета на капоте тренировочного самолёта, на котором он учился летать. Получив диплом магистра экономики, выпускник престижного вуза неожиданно для всех, кто его знал, выбрал карьеру военного. В 1937 году молодой бур вступил в ВВС метрополии. В учебном полку летал на Avro 504. Для повышенной лётной подготовки перевёлся на Whitworth Siskin, приобретя навыки в тактике и стрельбе. И только после этого молодого офицера отправили в строевую часть, где Ван дер Вольф получил Havker Fury II. Пилоты этих бипланов накануне Второй мировой считались элитой королевских ВВС.
Во время Второй мировой Ван дер Ворльф вначале воевал в составе британских «ВВС Пустыни» на «Спитфайере». С января 1944-го он уже в 5-й эскадрилье южноафриканских ВВС воюет на «Мустанге». Mk IV – в Италии, Югославии, летает на сопровождение американских В-17, бомбящих румынские нефтепромыслы в Плоешти. Хороший пилот не раз был отмечен наградами, стал командиром эскадрильи, потом командовал полком. Грубоватый и решительный, «крепко сидящий в седле», он быстро делал карьеру.
Но в конце войны его внезапно отстранили от должности. Выяснилось, что полковник несколько месяцев подряд приказывал техникам своей части применять впрыск этила в авиационные двигатели, что на 50 км повышало скорость истребителей. Это позволяло лётчикам полка больше сбивать вражеские самолёты и снизило потери среди личного состава. Но в результате такое самоуправство приводило к преждевременному износу моторов десятков самолётов.
