Наудачу в этот критический момент на помощь им подоспели ещё несколько смельчаков. Общими усилиями колпак был сдвинут. Перегнувшись через борт, Борис начал отстёгивать обвязки парашюта раненого пилота. Вместе спасатели выволокли Замбаха из кабины и перенесли его на ожидающие носилки. Они успели сделать это за считаные секунды до того, как взорвались топливные баки и самолёт превратился в огромный костёр. Запах горящего авиатоплива смешивался с ужасным запахом горелого мяса…
Борис был в числе тех, кто нёс носилки с раненым к санчасти. Поляк был весь в крови. Разрыв зенитного снаряда послал несколько шрапнельных пуль ему в спину, в бок и в бедро. К счастью, жизненно важные органы не пострадали. Правда, лётчик успел обгореть. После того как с Пана Поручика стянули лётный комбинезон, хирург извлёк пули, зашил раны и обработал ожоги. Анестезии не было. Пачки с нужными ампулами пропали. Это выяснилось перед самой операцией. Доктор подозревал африканскую обслугу. На здешнем «чёрном» рынке лекарства стоили баснословные деньги, и местные рабочие часто их воровали, даже сейф несколько раз взламывали.
Взбешённый доктор пообещал найти того, кто это сделал, и лично отрезать ему руку за воровство. А пока Борису и нескольким другим добровольным ассистентам пришлось удерживать раненого на операционном столе. В то время как хирург копался в его ранах инструментом, Замбах изо всех сил старался сдерживать стоны, продолжая травить похабные анекдоты. Потом он признался, что боль во время операции была сильнее, чем в момент ранения.
К счастью для Нефёдова, огонь не успел серьёзно подпалить его собственную шкуру. Хотя даже среди пожарных и зевак имелись получившие ожоги. Но смельчакам, как известно, везёт.
После всего испытанного Борис устроил себе баню в старой бочке из-под бензина. Он скинул с себя сильно обгоревший комбинезон и залез в металлический цилиндр с водой, установленный на костре. Всё было устроено примитивно, но действовало. Сидя разморенный в тёплой воде, Нефёдов любовался на заходящее солнце. Наступало его самое любимое время в здешних местах – сумерки. Окружающий пейзаж расцвечивался мягкими лирическими красками, даже птичьи голоса из ближайшего леса отдалённо напоминали неаполитанские серенады.
К бочке подошёл Макс Хан и коротко сообщил:
– Решено дать тебе эскадрилью. Поздравляю!
Через несколько дней к Борису в номер заглянул Замбах. Дело было вечером. Весь в бинтах и пластырях, прихрамывая на одну ногу, поляк тем не менее держался бодрячком. Вёл он себя с загадочной многозначительностью, словно узнал про Бориса нечто очень важное. С собой визитёр принёс бутылку скотча. Нефёдов достал из холодильника банку рыбных консервов, сыр.
Замбах разлил спиртное по бокалам. И неожиданно произнёс:
– Я сразу почувствовал в тебе русского. Вчера, вытаскивая меня, ты так матерился, что я удивляюсь, как остальные не поняли, кто ты есть таков.
Разговор сразу пошёл откровенный.
– Вообще-то большинство поляков не любят вас, москалей. Но я другое дело. Среди моих предков были русские казаки! Один из них был захвачен поляками и сожжён в медном быке вместе с полковником Заливайко. Другой же верой и правдой служил шляхтичам, за что получил от польского короля дворянство. Сохранилось предание, что один польский магнат, застав его со своею женой, приказал облить голого ходока дёгтем, обсыпать пухом, привязать верёвками к дикой лошади и пустить в степь. Неизвестно какой случай спас моего предка от неминуемой смерти, но, согласно преданию, охоту соблазнять чужих жён и дочерей это происшествие у него не отбило…
Замбах очень гордился обоими своими предками.
Борис же лишний раз убедился, что авантюристами случайно не становятся. Зов крови не позволяет им осесть на одном месте и повести размеренную жизнь. В каждом профессиональном искателе приключений присутствует пассионарный ген норманнов-завоевателей, «отцов-основателей», конкистадоров, золотоискателей и прочих искателей приключений, богатств и титулов.
– Как и мой прапрапрадед, я тоже люблю женщин, выпивку и деньги, – разъяснил Замбах. – Но даже за все деньги мира и за ночь с первой красавицей я не предам друзей… Вчера ты помог мне, и я этого не забуду. Возьми меня в свою эскадрилью, не пожалеешь…
Замбах пил, и Борис не отставал. В комнате плавал дым американских сигарет. Из приёмника лилась задушевная мелодия. Опьянев, Пан Поручик поднял на Бориса мокрые глаза и мрачно выговорил:
– И всё-таки не могу простить вам, русским, что вы отняли у меня Родину. Мало вам Украины, вы и Польшу подмяли…
Возникла неловкая пауза.
– Я понимаю, – согласился Борис, решив не обижаться за державу, которая и в самом деле вела себя не всегда по-джентльменски по отношению к соседним народам.
– Не можешь этого понять! – полез в бутылку разгорячённый алкоголем Замбах. – Для тебя иметь Родину так же естественно, как дышать воздухом. А я благодаря вам, русским, стал вечным мытарем без роду и племени. Понять меня способна только рыба, выброшенная на берег.
– Я понимаю, – сочувственно повторил Борис. – И всё-таки не спеши сплеча проклинать целый братский народ. Моя авиагруппа в 1945-м всего за несколько месяцев до окончания войны потеряла семерых отличных ребят. Они положили свои жизни за свободу твоей Польши… Мы тут с тобой хлеб преломили и горилку пьём, хоть и шотландскую. И ты говоришь, что все мы оккупанты? По-моему, дружэ, ты не прав. На межчеловеческом уровне все мы братья. А остальное политика. Глупо нам, честным солдатам, вспоминать старые национальные обиды. Я же не припоминаю тебе, как ваши поляки Гришку Отрепьева на московский престол посадили.
– Да, и у нас был звёздный час, – с ностальгической гордостью расправил плечи Замбах и повеселел.
– Действительно, а ну её к дьяволу, это продажную девку политику! Давай лучше вместо того, чтобы драть глотку и орать: «Вива Польска!», «Хай живе вильна Украина!» или «Боже царя Храни!» споём что-нибудь для души. А не то мы спьяну порежем друг друга.
И остаток ночи друзья пропели про степь раздольную, про русское поле, украинскую «Распрягайте хлопцы кони», польскую «Хей соколы» и тому подобный репертуар.
Своими поступками Борис давно завоевал уважение наёмников, поэтому многие хотели служить под его началом. Но Нефёдов сколачивал коллектив из проверенных людей, которым всецело доверял. Ему не потребовалось много времени, чтобы найти их. Это в обычном обществе трудно понять, что по-настоящему представляет собой человек, как он поведёт себя в критической ситуации – «под нагрузкой»; можно ли на него положиться в трудном деле. На войне же всё происходит гораздо быстрее. Поэтому, если хочешь узнать человека до конца, проведи с ним хотя бы дней пяток в одной траншее на передовой…
Доверенные бойцы составили ядро новой команды. С остальными же лётчиками «эскадрильи скунсов» новому командиру предстояло что-то делать, ибо управлять этим сбродом так, как делали его предшественники, Нефёдов не собирался. У бывшего командира фронтового штрафбата имелись собственные методы насаждения дисциплины и боевого духа. Едва вступив в должность, Нефёдов собрал подчинённых за ангаром подальше от посторонних глаз.
