Небольшую, мощённую булыжником, площадку перед мечетью, где правоверные обычно оставляли свою обувь, заслоняли от командира чёрные, частично посеребрённые снегом кроны древних тутовников.
— Что-то они долго возятся, — проворчал Фёдор Фёдорович, отняв от глаз бинокль. — Сколько уже?
— П’ятнадцять хвылын, як крутити почали… — не глядя на часы, отозвался Руденко. — Якщо тчого не трапилося, звичайно.
— Что ж наши тоже посмотреть напросились? — буркнул командир. — Чего не начинают-то?
И будто в ответ на его вопрос, кроны тутовников перед мечетью вдруг прорезали золотые блики огненной вспышки, громыхнуло раз, другой…
Немецкую гранату с длинной деревянной ручкой Арсений метнул прямо под ноги часовому, что крутился возле высоких дверей, завистливо заглядывая в узкую щель между резными створками в облупленной зеленой краске.
Оттуда, из щели, раздавались скрип стульев, табуретов и лавок, гомон и отдельные восклицания зрителей. Время от времени, перекрывая общий шум, прорывались в ночь звуки бравурного марша, свист и грохот авиабомб, торжествующий голос диктора провозглашал: «Den Siegeseintritt der SS Waffen…»
[32]
Должно быть, до демонстрации собственно фильма, про который, оценив афишу на глинобитной стене, осетин Далиев лаконично заметил: «Вах, какая!», дело ещё не дошло, а Арсений молча попытался содрать томную блондинку с волнистой асимметричной прической: «Коmm zu mir, meine Liebe!»
[33]
на память, да она, зараза, расползлась в пальцах — намокла.
Крутили киножурнал фронтовой хроники. «Weltspiegel»
[34]
— судя по готической надписи на борту «передвижки», — небольшого фанерного фургона, размалёванного то ли наспех, то ли безо всяких таланта и умения, рекламными уродцами киногероев и плагиаторш Марлен Дитрих.
Зрелище успехов «Totenkopf»
[35]
, надо полагать, было не таким уж и захватывающим для непосредственных участников других жизненных хроник, которым недавно ещё довелось месить грязь отступления отнюдь не под оптимистические песнопения, а под рёв советской дальнобойной артиллерии с Таманского берега. Поэтому, заставляя испуганно шарахнуться часового, из дверей то и дело выходили перекурить то какой-нибудь унтер-офицер в наброшенном на плечи кителе — в духоте «клуба» было жарко, как в прачечной, — то солдаты в распахнутых шинелях поверх тёплого белья, и тогда часовой бросался к ним с расспросами…
«Старших офицеров что-то не видно», — отметил Сергей.
— Погоди, когда кто-нибудь выйдет, — прошептал он на ухо Арсению, притаившемуся в тени изгороди. — Чтобы побольше осколками накрыло, а не досками от двери…
— Как только рванёт… — обернулся Хачариди к остальным, — …вы вокруг мечети. Вы справа, вы слева… — кивнул он поочередно друзьям-соперникам Далиеву и Малахову. — Прижимайтесь к стенам и палите короткими очередями, но часто. Вроде как нас тут до хрена и больше. И орите как резаные… — добавил он.
— А что орать-то, дядь Сергей? — сглотнув горлом, спросил Яшка.
Как всегда, перед самой дракой командирский пафос его куда-то улетучился, уступая место готовности быть № 2, а то и З—4… в общем, обыкновенным мальчишкой… — перед таким безоговорочным авторитетом, как дядя Сережа Хачариди.
— Что хочешь, то и ори, только по-русски, — бесшумно отстёгивая сошки пулемёта, добродушно проворчал Серёга. — За Родину, за Сталина и мать его так…
— Чью? — рассеянно переспросил Цапфер, нервно стискивая цевьё ледяными пальцами.
— Гитлера, разумеется.
— А-а…
— А вот и он сам! — уже в полный голос рявкнул Арсений и отодрал кольцо чеки из-под донца рубчатого стального цилиндра. — Эй, Гитлер, лови!
Толчком плеча распахнув створки, и впрямь из дверей мечети вышел поджарый немец с характерными усиками и косой челкой, разве что на носу его поблескивало пенсне в тонкой оправке.
Граната с невинным стуком булыжника ударила в известняковую плиту порога, обшарканную поколениями правоверных, словно хлебная корка, изъеденная мышью, подскочила…
Немец невольно отпрянул назад, но тут же, подняв пенсне на лоб, нагнулся, близоруко прищурился.
Граната лопнула гулко и звонко, — как удар молота по ушам в пустой цистерне, — и кровь брызнула на булыжники, словно мясник выплеснул из лохани кровавые потроха освежёванной туши.
— Давайте! — Сергей деловито подтолкнул Арсения, невольно подавшегося от взрыва назад, и, подхватив пулемёт за рукоятку для переноски, обогнул морпеха.
Ровным шагом, словно в мирное время по команде «на огневой рубеж» учебного тира, он направился к разорванной и окровавленной пасти дверей.
Выдохнув, как перед нырком на незнакомую глубину, Володя рванул следом, стараясь не отстать и попасть в уверенный шаг своего кумира.
Внутренность мечети разрывалась от воплей, грохота лавок и резких отрывистых команд, явно не слишком воспринимаемых. Ничего не было немцами ещё ни понято, ни оценено. Надо всем преобладал животный вой гефрайтера, шедшего сразу за очкариком, а теперь волокущего растерзанные ноги вглубь, обратно…
И юродивый оптимизм невидимых херувимов войны, прославляющих марш черно-белых танков 3-й дивизии СС по херсонской степи и морщинам экрана-простыни…
Впрочем, уже недолго.
Подходя, Хачариди вбросил в двери Ф-1 с «шоколадной» квадратной насечкой, вбросил левой рукой снизу вверх, будто монету в ямку, играючи, и через пару секунд танки на простыне разодрали чёрные дыры.
Сергей вскинул пулемет на сведённых сошках…
Вряд ли была теперь необходимость остальным «диверсантам» симулировать нападение «превосходящих сил». Одного Сергея Хачариди, по-хозяйски расставившего ноги на пороге «кинозала» и водящего туда-сюда рваной вспышкой бесцветного пламени — раструбом пламегасителя, — было вполне достаточно для сцены апокалипсиса местного значения.
По крайней мере достаточно на первые 30 секунд, на три длинные очереди, в течение которых три-четыре десятка фашистов, набившихся в небольшую молельню мечети, были уложены на выщербленные каменные Плиты пола, между опрокинутыми лавками, — кто живой залег, кто мертвый, кто, стиснув зубы и лелея на животе простреленную руку, которой невольно прикрылся…
Но вот уже один из фашистов пришел малость в себя и подхватил с гнутой спинки стула ремень автомата. Из дальнего угла огрызнулся «в божий свет, как в копейку» карабин «маузер». Да и весьма не ёмкий магазин пулемёта в руках Сергея опустел.
Оттолкнув бедром Володю — № 2 пулемётного расчёта, навьюченного жестяными коробками с запасными магазинами, по четыре в каждой, — Сергей и сам шагнул за край высаженного косяка, выдернув из-за ремня гранату, рискованно подвешенную на спусковой скобе. «Приготовься!» — подмигнул он Володе и отправил гранату через плечо, внутрь молельни.
