Сантовито еще раз попросил Лопеса целиком объяснить ему весь сценарий. Лопесу не удавалось развить сюжет. Он продолжал свое повествование, излагая случайные озарения, внезапные догадки. Это было скорее ощущение — сложное, компактное, весьма близкое к рациональному объяснению. Что-то, казалось, все время ускользало. Здесь прослеживалась проблема перевода. Лопес затруднялся с переводом. Как он мог перевести инстинкт, собственный опыт в сюжетные рамки понятных фактов? Он начал снова: Клемансо, которого мучили, у которого синяки и пулевые ранения, идентификационная карточка Терцани в «Сайнс Релижн», садомазохистские ритуалы в Париже и Детройте, Боб и люди из Гамбурга… А Сантовито качал головой. Был момент, когда Лопесу показалось, что он говорит автоматически, он слышал, как слова возникают где-то далеко и материализуются где-то далеко, выходя на поверхность всего лишь случайно, а Сантовито тем временем замечал, что околдован, что слушает это далекое бормотание, и нездоровая усталость держала его в неком бодрствовании, похожем на транс, но непонятном, — и так они продолжали — не говорить и не слушать — долго-долго…
— Что ты намерен делать? — спросил Сантовито, прервав этот автоматический цикл.
— Ты должен предоставить мне карт-бланш.
— Я разве тебе его еще не предоставил, этот карт-бланш?
— Именно. Мне только нужно пару раз услышать «о'кей».
Сантовито пытался избежать только своей опасности.
— Отсюда полетим мы все…
Отсюда полетишь ты. Только ты.
— Мне нужен наш человек в Гамбурге, Джакомо. Я начну с этой Ребекки. Устрою так, чтоб власти в Гамбурге организовали встречи…
— Какие встречи?
— Встречи с теми, кто ушел из «Сайнс Релижн». Если они найдут эту Ребекку, мы на коне. Она виделась либо с Клемансо, либо с Терцани. Оба ездили в Гамбург. По указанию Боба — типа, о котором ты читал в рапорте американцев. Я полагаю, что в Гамбурге они назначили время операции. Как и когда нанести удар: в Париже — по Киссинджеру, а здесь, в Черноббио, — кто знает, по кому.
— Да, однако Терцани мы нашли мертвым, прежде чем было совершено какое-либо покушение в Черноббио.
— Ты прав. Я знаю, Джакомо, он уже не вернется. Но это все, что у нас есть. И хорошо бы, чтоб мы над этим поработали, разве нет?
— А потом? Тебе нужен только человек в Гамбурге?
— Нет. У меня в планах есть еще одна зацепка.
— А именно?
— Ритуалы. Садомазохистские ритуалы.
Сантовито подавленно улыбнулся, покачивая, безнадежно встряхивая головой, снова попадая под очарование.
— Теперь ты слушай. У нас нет столько времени. Бери информаторов, каких хочешь. Мы все отсюда полетим…
Лопес встал. Еще раз услышал, выходя, это нытье:
— Все полетим…
Это неправда. Полетит только он.
Он позвонил непосредственно коллегам из отдела расследований в Гамбурге, аналогичного миланскому. Говорил на ломаном английском. Минут десять потратил на то, чтоб его соединили с чиновником, заинтересованным в контакте с итальянцами. Ему никак не удавалось понять фамилию того: не то Вурц, не то Вунц, не то Вунцам. Долго рассказывал. Сообщил ему о деле, над которым они работают. Раскрыл место, где было совершено покушение, постаравшись не называть имя «Киссинджер». Долго говорил об Ишмаэле. Спросил, знают ли о нем что-нибудь в Гамбурге. Немецкий инспектор говорил на жестком, шершавом английском. Сказал, что ему кажется, дескать, это дело скорее спецслужб, чем местных властей. Он никогда не слышал об Ишмаэле. Лопес вернулся к собранию, которое адепты Ишмаэля организовали в Гамбурге. Подтверждение тому содержалось в письменном докладе американского АНБ. Были билеты, найденные в квартире человека, совершившего покушение в Париже, и в квартире человека с улицы Падуи. Он в подробностях расписал все, что знал о ритуалах Ишмаэля. Заговорил о выходцах из «Сайнс Релижн», объединившихся в секту Ишмаэля. Упирал на центральную роль, которую играли в церемониях Ишмаэля дети. Немец, казалось, всерьез заинтересовался. Гамбург был порт с криминальным душком, как все порты. Да, существовала торговля детьми, которых провозили через Гамбург. Лопес пошел дальше в своих расспросах. Шведка, по имени Ребекка, бывший член «Сайнс Релижн» — она одна из надежных зацепок, она входит в группу Ишмаэля в Гамбурге, — женщина, которая встречалась с Клемансо и Терцани перед их смертью. Лопес спросил у немца, может ли тот проверить людей, связанных с «Сайнс Релижн». Немец ответил, что это будет непросто: между немецкими властями и «Сайнс Релижн» были натянутые отношения и открытые тяжбы. Лопес улыбнулся, вспомнив о клочке волос чиновника из «Сайнс Релижн», что остался приклеенным к его ладони. Он начал задавать своему гамбургскому коллеге новые вопросы. Дети. Торговля детьми. Все: педофилия, исчезновения — в общем, материал, которым они располагают в Гамбурге. Немец всерьез заинтересовался. Он лично займется проверкой. Они договорились созвониться ближе к вечеру. В Милане время поджимало. Черноббио на носу. И, возможно, смерти.
Он спустился в полицию нравов. Там у него была пара друзей. С одним он часто вместе работал, когда в ходе расследований всплывали имена проституток или упоминание о гомосексуалистских кругах. Парень был в своем кабинете. Лопес спросил, есть у них какая-нибудь подсадная утка среди садомазохистов — если предположить, что в Милане существует сообщество садомазохистов. Было и то, и другое: и сообщество, и подсадной человек. Парень настаивал, что связи с Сан-Франциско тут нет, но что в Милане они на правильном пути. Существует издательство, выпускающее специальную литературу. Журналы, в которых публиковались объявления, приглашения встретиться. Полиция нравов регистрировала все адреса до востребования, данные в этих объявлениях. По документам устанавливали личность тех, кто их помещал. И вели картотеку. Довольно простая работа. В Милане существовали различные группы садомазохистов: одна почти целиком вертелась вокруг этих объявлений. Были также и другие группы — обычно они общались по Сети. Под контролем, по-видимому, были почти все. У них был информатор, сообщавший о встречах и свиданиях. Итак, они встречались между собой. Все это функционировало как спонтанные собрания. До последнего момента участники не знали ни места, ни времени встречи. Следовал ряд звонков на мобильные телефоны. Почти регулярно они встречались возле ресторанчика в районе Фамагоста, но там не происходило ничего особенно значительного. Садомазохистские празднества на шифрованном языке назывались PAV — англосаксонский термин, который миланцы стали трактовать как акростих: «Pronti, Attenti, Via».
[11]
У них были оргии. Они никогда не оставляли следов. Подсадной человек наблюдал и сообщал полиции. Никогда никто не попадал в больницу. Никогда ничего серьезного. По этой причине полиция нравов никогда не испытывала необходимости в том, чтоб вмешаться. Лопес спросил, где проходили эти PAV. И застыл, открыв рот, когда человек из полиции нравов ответил, что их организовывали в индустриальных помещениях или складах в пригородах Милана.
