В Милан они ехали в молчании. Дождь не замедлял своей атаки на черный город в эту ледяную ночь. Никому не хотелось говорить. Монторси чувствовал, что его лихорадит. Запах крови и бензина остался внутри его ноздрей. Казалось, он поселился внутри черепа, в костях. Он ощущал, как этот запах просачивается сквозь кожу.
Заговорил Омбони. Трещина прорезала тишину. Снаружи шумела холодная вода. На улице было грязно. Все они окоченели.
— Вы что об этом думаете?
Все думали об одном и том же. И эта мысль била в тишине как молот.
Монтанари:
— Они хотят замять это дело.
Монторси:
— Они хотят выдать это за несчастный случай. Но это не несчастный случай.
Омбони:
— Я видел останки. По-моему, это был взрыв. В воздухе.
— Арле сказал обратное.
— Арле говорит то, что ему велят говорить. И, может быть, немного больше.
— Отдел судебной медицины не с нами. Они всегда были против нас.
— Отныне это американская территория. Это ясно. А мы выполняем распоряжения и молчим.
— А куртка? Вы видели куртку?
— Ту, на дереве?
— Кто знает, как она туда попала.
— С неба.
— Именно.
— Арле говорит, что их подбросило в воздух. Метров на двадцать.
— И они сняли там с себя куртку, сняли… Пока их подбрасывало.
— Я видел кровь.
— На земле. Она была похожа на кровяную колбасу.
— Нет, на листьях.
— Где на листьях?
— На листьях деревьев. На стороне, обращенной к небу.
— А на нижней?
— Ничего.
— Никаких брызг, которые были бы, если б их подбросило.
— А деревья, вы их видели?
— Никаких повреждений. Ни одного сломанного дерева.
— Только в том месте, куда попало крыло.
— Он разлетелся в воздухе.
— Самолет взорвался. Его испортили.
— Это покушение. Его выдадут за несчастный случай. Я хочу видеть заключение прокуратуры.
— Да, прокуратура… Когда прокуратура начинает шевелиться, можно быть уверенным, что за этим стоит Америка.
— Или Маттеи.
— Именно. Теперь, когда Маттеи больше нет, — значит только Америка.
Они ехали в молчании до самого Милана. Монторси высадили на пресечении с бульваром Чирене. Почти в полночь. Он чувствовал жар, неестественный, непонятный, который не мешал ясности мысли. Он открыл дверь квартиры и ввалился туда, как труп, добрался до постели, даже не сняв пальто, пропитанное холодной водой.
Маура была в ванной, горел свет.
Инспектор Гвидо Лопес
МИЛАН
24 МАРТА 2001
12:35
Кроули советовал выбрать партнера женского пола. Маг и его компания «постоянно совокуплялись», чтобы в результате этого оплодотворения появился гомункул. Для святой мессы Кроули дал рецепт на основе крови и спермы. Чтобы избежать СПИДа, теперешние американские Ordo Templi Orientis
[13]
советуют приготовить смесь в духовке, при температуре 70 градусов Цельсия. Кровь привлекает демонических духов, в то время как сперма поддерживает их живыми.
Петер Р. Кениг.
«Происхождение групп ОТО и сексуальная магия»
Садомазохистское сборище, сегодня же вечером. Лопес размышлял. Что делать? Вмешаться или проследить?
Стало быть, искать Ишмаэля.
Своего человека в садомазохистской группе звали Марко Калопрести. Он говорил, и говорил, и говорил, а Лопес не понимал, до какой степени он — подсадной из полиции в садомазохистской среде, а до какой — подсадной из садомазохистской среды в полиции. Глаза у того горели, и он постоянно, почти автоматически, уклонялся от вопросов Лопеса, переходя к собственным рассуждениям о группах, которые организовывали садомазохистские спонтанные собрания и празднества. Лопеса эти сообщества не интересовали. В мыслях у него был Ишмаэль, он думал об Ишмаэле. Ему нужна была четкая, сжатая, сухая информация, а Калопрести тараторил, много курил, далеко отбрасывая окурки щелчком пальца — они не гасли и продолжали дымиться тонким жидким дымом на корке льда, покрывавшей пространство перед современной церковью Сан-Донато. Пусть говорит. Он всегда так делал: если они говорят, они сбрасывают с себя груз, ослабляют оборону и готовы сказать тебе все, что ты хочешь знать. Он там, чтобы слушать.
Закутанный ребенок монгольской внешности, в красном шарфе, медленно шел, спотыкаясь, через площадь, держась за руку крупного пожилого человека, который вытирал нос платком. Подходя, Лопес увидел приземистые, блестящие черные башни комплекса АГИП с аквамариновыми стеклами, который Энрико Маттеи построил на въезде в Милан. Блестящие, очень чистые, но — развалины. Современные развалины. Этажи без остова под черными решетками, по которым ползли стебли убогих растений, выделялись своей сложной геометрией на фоне въездной автострады. Потом церковь — заостренная — шпиль на фоне плоского белого неба, — там закрывались двери из нового дерева, и незаметна была фигура священника или ризничего, который задвигал створки, не слышно было также, как они тяжело захлопываются — все было притуплено, — отравленная, неуютная тишина. Лопес зевнул от голода.
Этот Калопрести никогда раньше не слышал имени Ишмаэля, и Лопес склонен был ему верить. Зато Калопрести давно знал одного из отцов-основателей этих садомазохистских сборищ, Инженера.
— Он резвый тип, ты знаешь? Он за безопасный, добровольный садомазохизм, под его руководством сообщество выросло — никогда никаких происшествий, никаких наркотиков, — это сообщество под контролем.
Лопес:
— А ты? Ты что делаешь для нас там, в этой группе?
Калопрести курил, вдыхая потоки густого голубого дыма, видно было, что это приносит облегчение его бронхам.
— Я? Ну… Я развлекаюсь. — И он засмеялся.
— Тебе платят за то, что ты развлекаешься?
— Ну, видишь ли, там вращается куча всякой дряни… И потом, мне интересно, меня интересует садомазохизм, мне не стыдно в этом признаться, я вхож в эти круги. За это мне платят. Я слежу. Информирую. Ежемесячно подаю рапорт, данные на всех участников архивируются.
Этот тип, казалось, был неистощим — столп, излучающий непрерывные магнитные потоки.
— Послушай.
— А?
— Меня не волнуют ваши дерьмовые делишки. Ты понял?
