Гомес чувствовал себя уверенно — смутно-восторженной уверенностью. Все было наверняка. Милан или Гамбург — какая разница: Ишмаэлю в самом деле остались считанные часы.
Сантовито высказал некоторые сомнения, но подписал разрешение на операцию в Пьолтелло. Вторжение на PAV не выглядело для него убедительным, и Лопес отлично понимал причины его скептицизма. Нужно будет применить дипломатические методы. Как в Детройте, как в Париже: ведь они обнаружат на этой оргии представителей миланских высших кругов. Лопес заговорил об Инженере. Сантовито должен был уменьшить давление извне. Они договорились, что отпустят тех, кто даже и представить себе не мог, что участвует в ритуале. Теория Лопеса заключалась в том, что в ходе оргии только некоторые собравшиеся будут справлять церемонию Ишмаэля, в то время как все остальные вовсе ничего не знают, как подтвердил Калопрести. Мысль Лопеса заключалась в том, что Ишмаэль, вероятно, будет присутствовать при этом ритуале. Теория Сантовито заключалась в том, что ему достаточно было бы, если б Лопес обеспечил нормальный ход встречи в Черноббио без всяких происшествий. Мысль Лопеса заключалась в том, что если заткнуть рот людям из итальянской организации, связанным с Ишмаэлем, то желание Сантовито действительно имеет все шансы стать чистой реальностью. Сантовито подписал свои обещания, скривив рот, — отвратительная сигарета в уголке, плотно зажатая губами, косо сдвинутая, чтобы дым не мешал ему подписывать.
Лопес немедленно получил разрешение на прослушивание сотового телефона Инженера. Вместе с Калимани организовал осмотр места. Попросил двадцать агентов на гражданских машинах. Лично раздал карты местности Лимито ди Пьолтелло. Решил лично проинспектировать, вместе с Калимани. Никаких сирен. Они выехали на собственном автомобиле Калимани. Взяли также Форланини. Свернули за Линате. В расплывчатом тумане увидели колесо луна-парка в Идроскало. Проехали по мосту Сеграте. Поля были белые, от влажной земли поднималась дымка, пар густым слоем стоял по краям плохо асфальтированной дороги. Возле ближайшей бензоколонки они перестроились в левый ряд — блестящий и гладкий бетон на мгновение показался им более ослепительным, чем небо, — абсурдная перевернутая выпуклость, металлическая, мягко светящаяся. Повернули налево: редкие фары на скорости проносились в противоположном направлении. Проехали по мосту. Деревья, густые. Грунтовая дорога. Нелегко было заметить, что нужно сворачивать в это узкое пространство. Потом была пустошь, и они увидели светлую, сухую, плотную траву — маленькая, негостеприимная прогалина — и спустились по склону; теперь поворот представлял собой одну сплошную грязь, даже грунтовая дорога кончилась. Передними возникли деревья — черные, тонкие. За деревьями — еще одна грязная прогалина, ограда изтонкой проржавевшей решетки, площадка из неровного цемента, а затем — параллелепипед ангара, где будет проходить PAV. Вокруг никого не было видно. Они оставили машину среди деревьев и пошли дальше пешком, на глаз пытаясь определить место, где должны стоять патрульные машины. Подходящее место было только перед входом в ангар. По бокам и сзади — очень густая растительность, которая гнездилась по склонам небольшого рва, окружавшего здание. За этой растительностью, по ту сторону рва, были поля и еще заросли кустарника. Единственный путь, по которому можно было попасть в ангар, — дорога, ведущая к этой площадке перед входом в здание. Они осмотрелись. Деревья, кусты ежевики, чахлая поросль — вверх по склону, в сторону полей. Нужно было действовать быстро, заблокировать единственный подъезд. Засесть за мостом, напасть по знаку Лопеса, в течение минуты совершить захват. Лопес приказал ждать за мостом с выключенными фарами. Будет кромешная тьма, тотальная. Это было уединенное место. Единственный фонарь — у входных ворот. Непростая операция. Лопес подаст сигнал изнутри по сотовому телефону. Сантовито выделил ему два десятка людей и сотовые телефоны: они прибудут во вторую очередь. Лопес произвел расчет: достаточно. Заметно опускались сумерки. От воздуха болело лицо — таким он был холодным, — ботинки вязли в грязи. Лопес покачал головой. Порыв ветра, от которого зашепталась листва деревьев, показался ему ледяным дыханием храма Ишмаэля, который был у них перед глазами.
Они попытались обойти вокруг ангара, но это оказалось невозможно: слишком отвесные склоны по бокам, заросшие ежевикой, и стволы деревьев. Земля ползла под ногами, было грязно.
Калимани вопросительно посмотрел на Лопеса. Того на минуту охватило сомнение. Возможно, все это ошибка. Цепь его умозаключений была достойной похвалы, но такой непрочной. Он поежился. Они сели в машину Калимани и вернулись в управление.
Он достал телефон, необходимый для операции, велел установить в полицейской машине рацию, распорядился, чтоб одна из частот перехватывала непосредственно входящие и исходящие звонки сотового телефона Инженера. Не было необходимости выслеживать его. Лопес знал, где тот в конце концов окажется — около полуночи.
Он немного поел в столовой управления, вместе с Калимани и двадцатью агентами. Встал из-за стола прежде, чем другие закончили, и отправился в полицию нравов забирать костюм. Он просил целую маску, из кожи. Обратно прошел через столовую, назначил Калимани встречу в ангаре — тот очищал от шкуры синюшное яблоко. Вышел во внутренний двор, взял машину, поехал домой, в Саботино. Квартира была холодная: его там не было два дня. Включил обогреватель, растянулся на диване. Свернул себе папироску. Медленно курил ее, наслаждаясь тихим потрескиванием бумаги в темноте.
Вышел из дома. В машине настроил рацию на частоту сотового телефона Инженера: все было тихо. Дождь перестал. Девять часов. Было холодно, но стекла автомобиля не запотели; то была черная «ауди». Гримироваться не будет. Он переоделся. Пиджак и галстук. Сидя в машине, примерил кожаную маску — легкая, мягкая кожа со слегка терпким запахом. Плотно затянул завязку, посмотрел на себя в зеркало заднего вида. Увидел две светлые впадины — испуганные глаза, — зеркало искажало, отражение не соответствовало тому, что он ожидал увидеть. Его было не узнать. Он снял маску, засунул ее во внутренний карман пиджака.
Остался ждать, в темноте, припарковавшись и выключив двигатель, на бульваре Саботино, напротив освещенной чехарды «Блокбастера».
Инспектор Давид Монторси
МИЛАН
28 ОКТЯБРЯ 1962 ГОДА
08:00
Сначала они бросают вызов королям, а потом прячут лицо под взглядом швейцара.
Эрнст Юнгер. «У стены времени»
Монторси потянулся, его окутывало облако холода. Зевнул в морозный воздух. Было холодно, но без дождя. Не было еще и восьми. Он оставил Мауру на постели, в сознании, бледную, защищенную. У нее был выходной, у Мауры. Ей не нужно было идти в школу. Так лучше. Она будет долго спать. Асфальт между плитами брусчатки блестел, несмотря на то, что дорога была серой, усеянной капельками инея.
Он думал о Маттеи. Думал о Мауре. Выяснил ли Итало Фольезе что-нибудь о присутствии Маттеи на Джуриати? Последним образом, промелькнувшим у него в голове ночью, прежде чем он отрубился, когда подушечки его пальцев еще сжимали горячий локон Мауры, была застывшая, ледяная ручка ребенка предыдущим утром, которая торчала из складок пакета, на спортивном поле, среди поднимающегося от земли пара. Мумия из архива Сопротивления мучила его ночью во сне, которого он совершенно не помнил. Он проснулся и услышал рядом прерывистое, горячее, мягкое дыхание своей жены, спящей где-то за пределами ночной боли. Им нужно будет поговорить. Она согласится обследоваться у специалиста. Это был разрушительный приступ. Так больше нельзя продолжать.
