В типографии Доброгор сообщил Вильяму новости. К настоящему моменту было продано уже 800 экземпляров сегодняшнего номера Таймс. При цене пять пенсов за экземпляр, доля Вильяма приближалась к 16 долларам. Такая сумма мелочью образовала на столе довольно большую горку.
– Это безумие, – сказал Вильям, – мы же ничего не делаем, просто записываем всякие истории!
– В этом-то и проблема, парень, – озадачил его Доброгор, – ты собираешься что-нибудь написать для завтрашнего выпуска?
– Боги всемогущие, надеюсь, что нет!
– Ну, а у меня есть для тебя новость, – мрачно сказал гном. – Я слыхал, что Гильдия Граверов уже создает собственную типографию. И у них отличное финансирование. Так что если говорить о простых типографских работах, они легко выкинут нас из бизнеса.
– А они смогут?
– Конечно. Печатные прессы они использовали и раньше. А шрифты изготовить нетрудно, особенно когда на тебя работает такая куча граверов. Им вполне по силам сделать все очень качественно. Если честно, мы не ожидали, что они так быстро спохватятся.
– Я впечатлен!
– Ну, более молодые члены Гильдии давно уже внимательно присматривались к работе омнианцев и типографий Агатейской Имерии. Похоже, они только и ждали шанса заняться этим. Я слыхал, прошлым вечером у них было внеочередное собрание. В руководстве Гильдии произошли кое-какие перестановки.
– Хотел бы я там поприсутствовать!
– Так что если ты продолжишь выпуск своей газеты… – начал гном.
– Я не хочу этих денег! – простонал Вильям. – Где много денег, всегда много проблем!
– Мы можем продавать Таймс еще дешевле, – предложила Сахарисса, бросив на него странный взгляд.
– И в результате заработаем еще больше денег, – мрачно предрек Вильям.
– Ну тогда мы можем… мы можем больше платить нашим продавцам газет, – поделилась новой мыслью Сахарисса.
– Рискованно, – возразил Доброгор, – возможности человеческого организма по приему внутрь скипидара не безграничны.
– Ну тогда мы можем хотя бы кормить их хорошим завтраком, – не сдавалась Сахарисса. – Большой горшок тушеного мяса известного происхождения, например.
– Но я ведь даже не уверен, что у нас достаточно новостей, чтобы заполнять… – начал Вильям, но замолк на полуслове.
Ведь все на самом деле не так работает, верно? Если история попадала в газету, она становилась новостью. Если она была новостью, она появлялась в газете, а если она была в газете – значит это и есть новость. И к тому же она становилась правдой.
Он припомнил беседы за столом. «Они» не позволят «им» печатать в газете неправду, верно?
Вильям никогда не интересовался политикой. Чтобы решить, кто такие «они», ему пришлось поднапрячь извилины, которыми он давно не пользовался. В основном, память.
– А еще мы можем нанять больше людей, чтобы они искали для нас новости, – продолжала Сахарисса. – И кстати, как насчет новостей из других городов? Псевдополис и Квирм? Нам просто нужно побеседовать с пассажирами прибывающих дилижансов…
– А гномам будет интересно узнать, что творится в Убервальде и Копперхеде, – поддержал ее Доброгор, почесывая бороду.
– Дилижанс оттуда едет сюда почти неделю! – запротестовал Вильям.
– Ну и что? Все равно это новости.
– А семафоры мы не сможем использовать? – спросила Сахарисса.
– Семафорные сообщения? Ты с ума сошла? – возмутился Вильям. – Это слишком дорого!
– И что с того? Кажется, минуту назад ты волновался, что у нас слишком много денег!
Полыхнула яркая вспышка. Вильям резко обернулся.
В дверях стояло… нечто. Это был треножник. За треножником виднелась пара худых ног, в черных брюках и черных ботинках, а на треножник был водружен большой черный ящик. Из-за ящика была протянута вперед тоже облаченная в черное рука, сжимавшая что-то вроде небольшой рукоятки, рукоятка дымилась.
– Отлишно, – раздался голос из-за ящика, – сфет так удачно плестел на шлеме гнома, что я не удершался. Фы искали иконографиста? Меня зофут Отто Фскрик
{38}.
– О. Да? – первой опомнилась Сахарисса. – А вы хороший иконографист?
– Я просто фолшебник ф темной комнате. Фсе фремя экспериментирую, – ответил Отто Фскрик. – У меня есть сопственное оборудофание, мастерстфо и позитифный настрой!
– Сахарисса, – прошипел Вильям.
– Ну, для начала мы можем предложить вам доллар в день…
– Сахарисса!
– Да? Что?
– Он вампир!
– Я толшен фосрасить! – заявил невидимый за ящиком Отто. – Почему-то считается, что кашдый, у кого уберфальдский акцент, опязательно фампир! В Уберфальде много тысяч людей, которые не фампиры!
Вильям неопределенно взмахнул рукой, старясь сгладить неловкость.
– Ну хорошо, я извиняюсь, но…
– Я-то фампир, так уж фышло, – продолжил Отто. – Но если пы я сказал: «Прывет, мой дарагой, как дела, слюшай, да», что пы фы тогда подумали, а?
– Мы были бы очарованы, – ответил Вильям.
– Ф любом случае, ф фашем объяфлении было сказано «факансия», и я решил, что фы протиф дискриминации, – сказал Отто. – А еще, у меня есть фот что…
Вверх поднялась тонкая рука с бледной кожей, под которой просвечивали вены, сжимавшая маленькую черную ленточку.
– О? Вы подписали клятву
{39}? – спросила Сахарисса.
– Та, на фстрече ф конференц-зале ф Забойном переулке, – с торжеством подтвердил Отто. – Я хожу туда кашдую неделю, мы много поем песен, пьем чай, едим пулочки и федем фысоконрафственные песеды о закреплении позитифных рефлексоф, посфоляющих фыполнять наши строгие прафила и дершаться подальше от шидкостей челофеческого тела. Я польше не тупой сосун!
– Что думаете, мистер Доброгор? – спросил Вильям.
Доброгор почесал нос.
– Тебе решать, – сказал он. – Если он попытается напасть на моих ребят, долго будет потом свои ноги искать. А что за клятва?
