– Аааргхаааргхааргх….
Наступила тишина.
Отто встал, поправил шарф и стряхнул пыль с одежды. Только потом он поднял взгляд на потрясенные лица присутствующих.
– Ну? – резко спросил он. – На что фы устафились? Это нормальная реакция, фот и фсе. Я рапотать над этим. Сфет фо фсех формах – моя страсть. Сфет мой холст, тень – моя кисть.
– Но сильный свет травмирует вас! – воскликнула Сахарисса. – Он вреден для вампиров!
– Да. Это есть пренеприятно, но что поделаешь.
– Такое, э, происходит каждый раз, когда вы делаете картинку? – спросил Вильям.
– Нет, иногда пывать гораздо хуже.
– Хуже?
– Иногда я рассыпаться ф пыль. Но что не упифать нас, то делать нас сильнее.
– Не упифать?
– Конечно!
Вильям взглянул на Сахариссу. Ее ответный взгляд говорил: «Мы наняли его. Хватит ли у нас духу уволить его теперь? И не смейте смеяться над его акцентом, если ваш убервальдский тоже несовершенен, о'кей?»
Отто снова навел свой иконограф и зарядил в него новый холст.
– Ну что, еще картинку? – радостно предложил он. – И на этот раз… улыпнитесь!
Начали приходить письма. Нет, вообще-то Вильям к письмам привык, обычно в них получатели его новостей жаловались, что он не сообщил им о двухголовых великанах, эпидемиях и дождях из домашних животных, которые, по слухам, случились в Анк-Морпорке; по крайней мере, в одном его отец был прав, когда часто повторял свою любимую поговорку о том, что правда пока башмаки надевает, а ложь уже по свету гуляет. Просто поразительно, как охотно люди верили в эту самую ложь.
Но сейчас… ну, было так, будто он потряс дерево и все яблоки разом посыпались ему на голову. В нескольких письмах утверждалось, что эта зима вовсе не самая холодная, дескать, были недавно зимы и похолоднее, правда, все они расходились во мнении – какие именно. В одном говорилось, что овощи вовсе не такие уж и забавные, особенно лук-порей. В другом интересовались, какие меры Гильдия Воров намерена предпринять против незаконного воровства. А было и такое, в котором утверждалось, что все ограбления совершаются гномами, которых вообще не следовало бы допускать в город, потому что они занимают рабочие места и вырывают кусок хлеба изо рта у честных людей.
– Сделай заголовок «Письма» и размести под ним всю эту корреспонденцию, – решил Вильям, – за исключением того, что про гномов. Оно звучит слишком похоже на речи мистера Подорожнинга. Да и моего отца тоже, за исключением того, что он никогда не пользуется карандашом и может грамотно написать «нежелательные элементы».
– Почему нет?
– Потому что оно оскорбительное.
– Тем не менее, некоторые люди считают, что это правда, – возразила Сахарисса. – Из-за этого куча проблем.
– Да, но мы все равно не должны печатать его.
Вильям позвал Доброгора и показал ему письмо. Гном внимательно прочел.
– Напечатайте его, – сказал он, – это поможет заполнить несколько лишних дюймов на полосе.
– Но другие люди станут возражать.
– Очень хорошо. Их письма вы тоже напечатаете.
Сахарисса вздохнула.
– Возможно, эти письма нам очень пригодятся, чтобы занять пустое место, – сказала она. – Вильям, мой дедушка сказал, что никто из Гильдии не возьмется гравировать картинки для нас.
– Почему нет? Мы можем себе позволить оплатить услуги по их расценкам.
– Мы не члены Гильдии. Все это очень неприятно. Ты скажешь Отто?
Вильям вздохнул и направился к лестнице в подвал.
Гномы пользовались этим подвалом как спальней, потому что ощущали себя комфортнее под землей, такова уж была их натура. Отто разрешили пользоваться самым сырым углом помещения, который он отгородил для себя занавеской из простыни на веревочке.
– О, прифет, мистер Фильям! – обрадовался он, переливая что-то едкое из одной бутылочки в другую.
– Опасаюсь, мы не сможем найти гравировщика для твоих картинок, – сказал Вильям.
Вампир воспринял новость совершенно спокойно.
– Да, я этого ошидал.
– Мне очень жаль.
– Нет проплем, мистер Фильям. Фсегда есть спосоп.
– Какой? Ты же не умеешь делать гравировку?
– Нет, но… мы федь печатаем черно-пелые газеты, так? И поскольку бумага есть пелая, то действительно печатаем мы только черное, так? Я смотреть, как гномы делать сфои пуквы, и на фсе эти кусочки металла фокруг… фы знать, как графировщики наносят рисунки на металл с помощью кислоты?
– Да, и что?
– Ну фот, значит, мне просто надо научить импа рисофать кислотой фместо краски. И нет проплем. Конечно, допиться оттенков серого путет не так просто, но я думаю, мошно…
– Ты имеешь в виду, что можно обучить импов вытравливать картинку прямо на металлической пластине?
– Да. Это есть одна из тех идей, которые казаться ошевидными, если подумать, – Отто выглядел глубокомысленным. – А я думать о сфет фсе фремя. Фсе… фремя.
Вильям смутно припомнил, что кто-то когда-то сказал: хуже вампира, сходящего с ума от жажды крови, может быть только вампир, сходящий с ума от чего-нибудь другого. Вся педантичная сосредоточенность, которую вампир вкладывает в поиск юной девушки, спящей в комнате у открытого окна, с безжалостной болезненной эффективностью направляется к новой цели.
– Э, а зачем тебе нужна темная комната? – поинтересовался Вильям. – Импам ведь все равно.
– Это нужно для моего эксперимент, – гордо ответил Отто. – Фы знать, что другое название для иконографист есть «фотограф»? Это от старинного лататинского слова photus, которое означать…
– Скакать вокруг как идиот и командовать всеми, будто имеешь на это право, – перевел Вильям.
– А, вы знаете!
Вильям кивнул. Ему это слово всегда казалось странным.
– Ну фот, а теперь я рапотать над обскурограф.
Вильям наморщил лоб. Денек сегодня выдался непростой.
– «Бледный палец, как бы рисующий картинки темнотой»? – сделал попытку он.
– Истинной темнотой, точнее гофоря, – поправил его Отто, в голосе вампира зазвучало возбуждение. – Не просто отсутстфие сфета. Сфет на другой стороне тьмы. Мошете назфать его… шивая тьма. Мы не мошем видеть его, но импы могут. Фы знаете, что Уберфальдский наземный угорь из Глупинных Пещер испускать черный сфет, если его напугать?
Вильям взглянул на большую стеклянную банку, стоявшую на скамье. На ее дне свернулись две каких-то отвратительных твари.
– И это сработает?
– Я так думать. Подержите-ка это минуточку.
