Иногда ему казалось, что он знает о Джеке Донахью все. Это было неудивительно; но иногда у него возникало ощущение, что он не знает почти ничего.
— Как настроена Кэт?
Потому что если ты включишься в борьбу, она понадобится тебе. Если ты решишь бороться, мы создадим команду — те, кто был здесь сегодня, плюс другие. Но в конце каждого дня, каждой недели, каждого месяца, когда ты будешь вымотан и покрыт синяками, когда в тебя будут швырять всем, чем попало, тебе будет нужен кто-то, кому ты сможешь высказать свои сокровенные мысли. И ты должен будешь доверять этому человеку настолько, чтобы слушаться его советов. Он скажет тебе, что́ ты должен делать — уйти или продолжать драться. Твоя жена будет нужна тебе больше, чем все мы.
Донахью помолчал, глядя в пространство.
— Если я решусь на это, Кэт меня поддержит.
Тени в углах стали еще гуще, легли на темно-зеленый мрамор камина.
— Ладно, до завтра.
— Пока.
Пирсон взял пиджак и ушел.
Донахью собрал пустые банки и выбросил их в мусорное ведро в приемной, затем вернулся и аккуратно сложил бумаги на столе, потом сел в кресло и обвел взором комнату. День быстро угасал. Он встал, подошел к камину и посмотрел на снимок, висящий над ним, вспомнил инаугурационную речь другого Кеннеди — того, которого позже застрелили в Далласе. Затем взял свой пиджак и портфель и оставил призраков одних в сгустившемся мраке.
* * *
Вечер был еще теплым, откуда-то с 4-й улицы доносился шум вечеринки. Эви ждала в баре «Ястреб и голубка»; перед ней были стакан бочкового пива «роллинг-рок» и сандвич с мясом. В этот вечерний час большинство посетителей «Ястреба и голубки» составляли люди с Холма. Некоторые говорили о политике, но все прочие смотрели спортивный матч — экран телевизора находился над стойкой бара — и оживленно обсуждали игру соперников. Она увидела вошедшего Пирсона и повернулась, чтобы поцеловать его. Он уронил портфель на пол, поздоровался с барменом и спросил пива. Минут через тридцать они вышли в ночную тьму.
— Ну что, он решился? — спросила Эви.
— Да, — ответил Пирсон. — Я думаю, Джек выдвинет свою кандидатуру.
* * *
Капитолийский холм был позади него. Донахью направился на запад по Конститьюшн-авеню, обогнул памятник Линкольну и свернул на Мемориал-бридж. Прямо перед ним, едва проблескивающий сквозь густую листву, мерцал во мраке вечный огонь.
Не так-то просто избавиться от призраков, подумал он.
Он миновал мост и выехал на 66-ю трассу.
Его дом в Маклине стоял на участке в четверть акра, окруженный похожими, хотя и не совсем такими же жилищами. Донахью поставил автомобиль в гараж и прямо оттуда, по боковому коридору, прошел на кухню. Кэт смотрела телевизор в примыкающей к кухне гостиной — рядом, на сервировочном столике, лежала стопка юридических документов, — а девочки, видно, уже спали наверху. Он снял пиджак, сбросил ботинки, налил им обоим выпить и сел около нее.
— Удачное получилось интервью о пропавших без вести. — Она почувствовала его желание побеседовать и придвинулась ближе к нему. — Его передавали по всем программам.
— Что-нибудь еще?
— Сегодня в Бонне убили двоих американских дипломатов. Один, кажется, шеф местного отделения ЦРУ.
О Боже, подумал он и откинулся на спинку дивана.
Она поняла его волнение — они прожили вместе достаточно долго и научились понимать друг друга без слов — и замолчала, ожидая.
— Я сегодня говорил с Эдом, — сказал Донахью. — Он посоветовал мне спросить тебя кое о чем.
Она выключила телевизор.
— Если я выдвину свою кандидатуру на выборах, ты знаешь, как это скажется на вас. — Он имел в виду ее и девочек.
— Мы уже обсуждали это. — Так о чем ты, Джек? Что тебя беспокоит?
— По дороге домой я проезжал мимо Арлингтона.
— И думал об убийстве Кеннеди, о Линкольне? О покушении на Рейгана?
— Честно говоря, я думал о том, что было бы с тобой и девочками.
— Если бы я была рядом с тобой, как Джеки Кеннеди — рядом со своим мужем в Далласе? Ты об этом?
— Да.
— …В час максимальной опасности… — Она процитировала слова Кеннеди, хотя они и не имели прямого отношения к их разговору, хотя он произнес их во время вступления на пост президента и никак не мог предвидеть того ноябрьского утра в Далласе. — С тобой все будет в порядке, потому что свой самый страшный час ты уже пережил во Вьетнаме. И за это тебя наградили Серебряной звездой, — она посмотрела на него. Тогда ты был ранен. И до сих пор не рассказываешь мне о тех событиях, хотя я не раз пыталась расспрашивать тебя.
— Пожалуй, ты права.
Она скользнула рукой под его локоть и поцеловала его.
— Я думаю, мы с девочками справимся с тем, что выпадет на нашу долю.
* * *
Когда Майерскоф добрался до Лэнгли, луна затерялась в облаках, а ночь еще не перевалила за половину. Недавний звонок в Первый коммерческий Санта-Фе оказался полезным: по крайней мере, пропавшие деньги не только побывали там, но и были отправлены в Лондон.
Европейские банки только что открылись; их человек должен был уже успеть пригубить свой первый «каппучино», но вряд ли успел начать первое совещание. Он заказал кофе в кафетерии на втором этаже, поднялся к себе в кабинет и позвонил в Цюрих. Извините, сказали ему, но сегодня его у нас нет. Он позвонил в Милан. Прошу прощения, ответила секретарша, но он улетел и связаться с ним нельзя.
Так где же ты, Паоло, какую, черт возьми, игру ты затеял? Уж не дал ли тягу? Не удрал ли на свой страх и риск вместе с пропавшими деньгами?
* * *
«Шевроле» Бретлоу забрал его минутой раньше. Без пятнадцати шесть он свернул в главные ворота Лэнгли; поднялся шлагбаум, охранники махнули шоферу, пропуская машину. Автомобиль миновал внутреннюю дорогу, змеей вьющуюся по территории, затем наклонный въезд на парковочную площадку и остановился на привычном месте. Шофер открыл Бретлоу дверцу, ожидая, что тот выберется наружу, возьмет портфель, одернет пиджак и пойдет к служебному лифту, чтобы подняться на восьмой этаж.
Но, выйдя из машины, Бретлоу снял пиджак, закатал рукава рубашки почти до локтей, сложил пиджак и перекинул его через левую руку. Потом взял портфель и поднялся на лифте на второй этаж.
В кафетерии было тихо; кое-кто из ночной смены зашел сюда выпить чашечку кофе, перед тем как отправиться домой, а некоторые из дневных работников заряжались кофеином перед началом нового трудового дня. Только когда он встал у стойки за двумя мужчинами и одной женщиной, все заметили его и предложили ему свои места в очереди. Но он покачал головой и остался в хвосте.
ЗДО пришел рано — все вдруг увидели его и посмотрели на часы, перестав обсуждать гибель Зева Бартольски в Бонне.
