Более того, социализация потребления информации в эпоху цифровых технологий в некоторых случаях (взаимодействие с ближайшим окружением, друзьями, университетом и так далее) может привести к перераспределению внимания. С точки зрения политической активности это зачастую полезно. Пока студенты тратят силы, спасая Дарфур в “Фейсбуке”, политика их собственных университетов остается без внимания (а она его, несомненно, заслуживает). Желателен некий баланс между глобальным и локальным, но поскольку социальные сети снабжают пользователей информацией и подсказками, исходя из их демографических данных, местонахождения и круга общения, глобальная политика может снова оказаться привилегией представителей высших классов, обладающих широкими взглядами и не менее широкими возможностями.
Че Геварой может быть не всякий
Децентрализация политики может быть восхитительна, если речь идет о накоплении знаний (вспомните “Википедию”), но сама по себе децентрализация не есть существенное условие успешной политической реформы. В большинстве случаев она даже не является желательной.
Когда любой из узлов Сети может отправить послание остальным, обычным равновесным состоянием системы становится неопределенность. Это очевидно для инициаторов политических кампаний: если позволить волонтерам заваливать спамом потенциальных сторонников, это может испортить все дело.
Один исследователь, наблюдавший за ходом праймериз в Айове в 2008 году, был поражен объемом ошибочных и чрезмерных коммуникаций, осуществлявшихся избирательными штабами. Наблюдатель счел, что они были по большей части неуместными и вредными: “группы активистов или штабы ставили перед собой очень странные задачи – например, за несколько дней сделать 45 телефонных звонков или отправить писем одному избирателю Голдуотера в 1964 году или Макговерна – в 1972 году”. Сегодня все иначе: одним нажатием клавиши можно отправить 450 или даже 4,5 тысячи электронных писем.
Легкость, с которой Сеть позволяет мобилизовать избирателей, может сковать воображение участников кампании и удержать их от политтехнологических экспериментов, которые обойдутся дороже, но зато, возможно, принесут больше пользы. Малькольм Гладуэлл из журнала “Нью-Йоркер”, выступая в 2010 году на конференции “Ф-5 Экспо” в Канаде, задал аудитории вопрос вполне в духе Кьеркегора: “Что случилось бы с Фиделем Кастро, если бы у него были аккаунты в ‘Твиттере’ и ‘Фейсбуке’? Стал бы он возиться с выстраиванием удивительной сети, которая позволила ему победить Батисту?” Гладуэлл, вероятно, хотел сказать, что, хотя “Фейсбук” и “Твиттер” способны в считаные минуты приводить в движение миллионы людей, не такая мобилизация становится предпосылкой революции – здесь нужна, скорее, способность аккумулировать ресурсы и разумно распоряжаться ими (и хорошо, если среди этих ресурсов есть сотня-другая бесстрашных бородачей, вооруженных до зубов). С “Твиттером” и “Фейсбуком” соблазнительно затеять революцию в виртуальном пространстве, а не в действительности. Это сработало бы, если политические кампании были бы похожи на “Википедию” и другие проекты “веб 2.0”: задачи здесь детализированы, они не связаны с риском, четко сформулированы, а результат не заставляет себя ждать. То есть можно присоединиться к революции, когда этого захочется, восстановить в декрете пропущенную запятую, отредактировать пособие по обращению с гильотиной, а потом сколько угодно сачковать. Настоящие же революции требуют централизации и нуждаются в лидерах-фанатиках, строгой дисциплине, абсолютной преданности идее и прочных связях, основанных на доверии.
Бездумное прославление цифровой политики запутало ее приверженцев: они стали путать приоритеты с возможностями. Вывести людей на улицу с помощью современных коммуникаций, может, и проще, но обычно это последняя стадия протестного движения и в демократическом, и в авторитарном государстве. Невозможно начинать с акций протеста, а после обдумывать политические требования. Здесь кроется серьезная опасность подмены стратегии, долгосрочной политической работы спонтанными уличными маршами. Анджела Дэвис, скандально известная гражданская активистка, кое-что знает об организации. Дэвис, в начале 70-х годов имевшая отношение к “Черным пантерам”, постепенно стала одним из лучших левых организаторов и сыграла важную роль в борьбе за гражданские права. Сейчас ее занимает тема отдаленных последствий облегчения задачи мобилизации для действенности общественных движений. “Мне кажется, что мобилизация заменила организацию, и в настоящий момент, когда мы думаем об организации движений, мы подразумеваем выход масс на улицы”, – рассуждала Дэвис в 2005 году в своей книге “Упразднение демократии: за пределами империи, тюрем и пыток”.
Опасность этого поворота очевидна. Новоприобретенная возможность мобилизации может отвлечь нас от поисков более эффективных способов организации. Дэвис отмечает, что “трудно вдохновить людей на мысли о длительной борьбе, о долгоиграющих движениях, требующих очень осторожных организационных изменений, которые не всегда зависят от нашего умения устраивать демонстрации”. Иными словами, не обязательно мобилизовать сто миллионов человек с помощью “Твиттера” только потому, что это возможно. Это может лишь затруднить достижение более важных целей в будущем. Дэвис пишет: “Интернет – это невероятный инструмент, но он может внушить нам, будто мы можем мгновенно создавать движения… по образцу доставки фаст-фуда”.
Возможно, иранское “Зеленое движение” в 2009 году достигло бы большего, если бы организаторы последовали совету Анжелы Дэвис. Хотя уникальная децентрализация сетевых коммуникаций позволяла иранским манифестантам успешно обходить цензуру и распространять информацию за пределами страны, она же не позволила членам движения действовать обдуманно или, по крайней мере, согласованно. Когда же дело дошло до совместных действий, тысячи групп в “Фейсбуке” не сумели сплотиться. Иранская твиттер-революция погребла себя под валом собственных твитов. Цифровая какофония оказалась слишком сильна для того, чтобы кто-либо предпринял решительные действия и повел за собой массы. Иранский обозреватель в блоге заметил с горечью: “Протестное движение, не имеющее правильных отношений с собственными лидерами – не движение. Это не более чем уличный бунт вслепую, который прекратится быстрее, чем вы можете себе представить”. Социальные медиа только добавили неразберихи: казалось, что информация поступает отовсюду, не до конца было понятно, контролирует ли кто-либо происходящее. “Камеры сотовых телефонов, ‘Фейсбук’, ‘Твиттер’… казалось… торопят события. И не было времени обсудить, что все это значит – чего хотят протестующие, готовы ли они умереть. Движение набирало скорость, и никто по-настоящему не знал, куда оно движется”, – вспоминал молодой иранец, который участвовал в манифестациях в 2009 году, был арестован, а после под псевдонимом Афсанех Мокадам опубликовал обо всем этом книгу.
То, что интернет дает всем возможность руководить, не означает, что никто не должен подчиняться. Нетрудно представить себе, как любое протестное движение может попросту распылиться благодаря легкости коммуникации. Когда любой человек в состоянии послать твит или оставить запись в “Фейсбуке”, он скорее всего так и поступит. Вал посланий только увеличит информационную перегрузку и может затормозить реакцию тех, кто их получает, но это соображение почему-то не всегда принимают в расчет.
