Ханну Арендт волновало не только прославление технического, по большей части количественного знания, за счет эрудиции. Она опасалась, что растущее доверие к скороспелым пророчествам, звучащим из уст эгоистов-технопророков, и к футурологическим теориям, ежечасно ими выдаваемым, помешает политикам распознать политическую природу выбора, стоящего перед ними. Арендт опасалась того, что такие теории “из-за своей внутренней согласованности… оказывают гипнотический эффект. Они усыпляют наш здравый смысл”. Парадокс современного мира, зависящего от технологий сильнее, чем когда бы то ни было, таков: чем прочнее они входят в политическую и общественную жизнь, тем меньше внимания люди уделяют социальным и политическим аспектам технологий. Политики должны противостоять попыткам отделить политику от техники, они просто не могут себе позволить поддаться тому аполитичному гипнозу, которого опасалась Арендт. Интернет слишком важен, чтобы относиться к нему легкомысленно или отдать на откуп всезнающим консультантам. Быть может, нельзя предсказать, каким будет его влияние на ситуацию в конкретной стране, но глупо отрицать это влияние. Как именно заинтересованные стороны (граждане, политики, институты, журналисты) могут повлиять на политическое будущее этой технологии – это ключевой вопрос для любой демократической страны.
За рамками технического анализа остается не только политика: человеческая природа ему тоже неподвластна. Объявить, что общество вступило в новую эпоху и усвоило новые экономические принципы, недостаточно ни для того, чтобы сделать человека неуязвимым для пороков, ни для того, чтобы во всем мире начали уважать гуманистические ценности. Люди по-прежнему жаждут власти и признания вне зависимости от того, участвуют ли они в предвыборной гонке или коллекционируют френдов. Джеймс Кэри, исследователь СМИ из Колумбийского университета, заметил, что “‘новые’ мужчина и женщина ‘новой эпохи’ поражают той же самой смесью алчности, гордыни, высокомерия и жестокости, что известна нам из истории и собственного опыта”. Техника меняется быстро, человеческая природа – едва ли.
То, что доброхоты хотят как лучше, не смягчает катастрофические последствия их неспособности (или недостатка старания) в полной мере учитывать социальное и политическое измерения техники. Немецкий психолог Дитрих Дернер в книге “Логика неудачи” (виртуозное объяснение того, как предрассудки людей, принимающих решения, могут осложнить существующие проблемы и привести к гораздо более пагубным последствиям предлагаемых ими шагов) заметил, что “далеко не ясно, что принесло больше вреда миру – ‘благие намерения плюс глупость’ либо ‘дурные намерения плюс ум’”. Сам факт того, что мы собираемся поступить как лучше, должен заставить нас задуматься: по мнению Дернера, “некомпетентные люди, имеющие благие намерения, редко сомневаются в своей правоте, тогда как сомнения иногда останавливают компетентных людей с дурными намерениями”.
После утопии: манифест киберреалистов
Несколько месяцев спустя после речи Клинтон об интернете Итан Цукерман, старший научный сотрудник Беркмановского центра по изучению интернета и общества в Гарварде, признанный эксперт по цензуре в интернете, выступил с резкой статьей “Свобода интернета: идем в обход”. Она стала первой серьезной попыткой разобраться с политическим употреблением нового излюбленного словечка официального Вашингтона. Цукерман привел важный довод: одного только создания средств преодоления авторитарных киберстен недостаточно, поскольку в Китае слишком много интернет-пользователей, а перед свободой выражения в Сети слишком много преград нетехнического свойства. “Мы не можем избежать цензуры… Опасность, которую таит призыв госсекретаря Клинтон, состоит в том, что мы прибавляем шаг, идя в неверном направлении”, – полагает он.
Кроме того, Цукерман прояснил несколько теорий, которые помогают понять, как интернет может подтолкнуть авторитарные режимы к демократизации. “Чтобы выяснить, как добиться свободы интернета, нам надо попытаться ответить на вопрос, как интернет изменяет закрытые общества”, – писал Цукерман. Он перечислил три приемлемых ответа. Первый – обеспечение доступа к скрываемой властями информации со временем может заставить людей изменить мнение о правительстве и приблизить революцию. Второй – если у граждан будет доступ к социальным сетям и средствам коммуникации наподобие “Скайпа”, они смогут успешнее планировать и вести антиправительственную деятельность. Третий ответ – интернет, предоставляя площадку для обсуждения самых разных идей, со временем выращивает новое поколение лидеров с более современными требованиями.
Цукерман справедливо указал, что у всех этих подходов есть свои плюсы. Он предполагает, прямо или косвенно, что у американского правительства есть отдельный фонд, деньги из которого тратятся на защиту свободы интернета; что большая часть этих средств предназначена скорее для реализации технических, а не политических решений; и что лучше отдавать предпочтение самым необходимым инструментам. Предложение Цукермана таково: политикам следует выбрать одну из этих стратегий и уже на основании своего выбора распределять ресурсы. Так, если они стремятся поднять народы на борьбу с властями, следует прежде убедиться, что инструменты вроде “Твиттера” и “Фейсбука” широко доступны и устойчивы к попыткам их блокировать и DDoS-атакам. Если же политики склоняются к принятию теории “освобождения с помощью фактов”, им следует сосредоточиться на обеспечении доступа к блогам оппозиционеров, а также сайтам наподобие “Википедии”, Би-би-си и т. п.
Вместо того чтобы предлагать еще одну теорию в дополнение к цукермановским, следует задуматься, что изначально порождает нужду в таких теориях. Хотя трудно не согласиться с его предупреждением, что политики в поисках химеры сетевой свободы могут двигаться в неверном направлении, пропагандируемая Цукерманом неовайнбергианская философия действия кажется гораздо более сомнительной. Такой ход мыслей основан на убеждении, будто политики, усвоившие “логику” интернета (а она, по мнению Цукермана, поощряет борцов с авторитаризмом и властью, но как именно, мы еще не понимаем), смогут выработать более успешную сетевую политику и необходимые технические решения для достижения целей этой политики. Таким образом, с точки зрения Цукермана, важно сначала сформулировать как можно больше теорий, объясняющих, как интернет может трансформировать авторитарные режимы, а после действовать в соответствии с той, которая наилучшим образом соответствует эмпирической реальности.
Умственные упражнения на выдвижение и отбрасывание теорий могут также придать смысл выражению “свобода интернета”, которое даже Цукерман считает на данный момент бессодержательным. Тревожнее всего, что соглашаясь с тем, что свобода интернета – это ненадежный фундамент внешней политики, Цукерман все же стремится предложить – отчасти цинично – всевозможные рецепты исправления этого “фундамента”, чтобы он простоял на год или два дольше. К сожалению, редкие интеллектуалы, которые знают достаточно и об интернете, и об остальном мире (Цукерман, например, – еще и эксперт по Африке), предпочитают заниматься поиском мелких улучшений в целом неверной политики. Они не могут или не желают признать порочность пронизывающего ее интернетоцентризма и отказаться от нее целиком. То, что Госдеп США финансирует некоторые гарвардские проекты Цукермана, о чем тот упоминает в своей статье, делу не помогает.
