Еще более серьезный изъян в подходе Цукермана: если “логика” интернета не оправдывает ожиданий и оказывается трудноуловимой, несуществующей или по сути антидемократичной, то вся остальная программа действий тоже рассыпается, она в лучшем случае неуместна, а в худшем – дезориентирует. О том, что интернет может не только расшатывать, но и, напротив, укреплять авторитарные режимы, что брать его за основу внешней политики значит помогать интернет-компаниям избегать заслуженной критики, что следование абстрактной цели распространения свободы интернета затрудняет анализ остальных аспектов внешней и внутренней политики – обо всем этом трудно догадаться, когда изобретаешь теорию для оправдания склонности к киберутопизму или интернетоцентризму. В итоге многие из этих проблем остаются без внимания при выработке политики будущего.
Я вижу выход в том, чтобы не изобретать все новые теории до тех пор, пока они не совпадут с априорными представлениями о том, какова логика интернета или какой ей следует быть. Вместо этого следует изобрести философию действия, которая помогла бы выработать политику, вообще не опирающуюся на такую логику. Но, хотя становится очевидным, что политикам необходимо отвергнуть и киберутопизм, и интернетоцентризм – уже потому, что это не дает результатов, – пока неясно, что займет их место. Каким будет альтернативный, более приземленный подход к политике цифровой эпохи, который можно назвать киберреализмом?
Вот несколько предварительных замечаний, которые теоретики, возможно, найдут полезными для себя. Вместо того чтобы пытаться возвести новый сияющий столп внешней политики, киберреалисты попытаются подыскать Сети место среди уже существующих столпов, в частности, в региональных подразделениях, сотрудники которых уже глубоко вникли в местную политическую обстановку. Вместо того чтобы вырабатывать решения, касающиеся интернета, централизованно, прибегая к помощи избранных представителей киберэлиты, которые прекрасно ориентируются в мире стартапов “веб 2.0”, но ничего не смыслят в китайской или иранской политике, киберреалисты бросят вызов подобной централизации. Они переложат как можно больше ответственности за интернет-стратегию на плечи тех, кто отвечает за региональную политику.
Вместо того чтобы задаваться слишком общим, абстрактным и вневременным вопросом: “Как интернет изменяет закрытые общества?”, они сформулируют другой: “Как интернет влияет на нашу текущую политику в отношении государства икс?” Вместо того чтобы действовать в поле утопического и антиисторического, не видя связей между событиями внутренней и внешней политики, киберреалисты будут искать высокочувствительные точки соприкосновения этих двух сфер. Они сумеют выразить в конкретных терминах, как отдельные решения в сфере национальной политики могут затруднить достижение внешнеполитических целей. Киберреалисты откажутся от черно-белой картины мира и поэтому не станут называть политическую деятельность в интернете полезной или вредной, основываясь лишь на ее целях, затратах и отдаче. Вместо этого они взвесят, нужно ли поддерживать эту деятельность, исходя из насущных политических нужд.
Киберреалисты не станут искать технических решений для задач политических по сути и не будут делать вид, что такие решения в принципе возможны. Они не будут притворяться, что проблема свободы слова в интернете является более насущной, нежели проблема энергоснабжения, когда на самом деле это не так. Их утверждения будут основаны лишь на фактах, а не на оценках – вполне вероятно, что свобода слова должна беспокоить больше, чем проблема энергоснабжения, но киберреалисты не согласятся с тем, что столь радикальное изменение системы ценностей может или должно произойти только под влиянием интернета.
Киберреалисты не пустятся на поиски средства, которое одним или парой ударов прикончит авторитаризм, поскольку даже мечтам о таком средстве не будет места в их политической программе. Вместо этого киберреалисты сосредоточатся на оптимизации процессов принятия решений и на обучении – в надежде на то, что верное соотношение бюрократических сдержек и противовесов в совокупности с правильным движущим механизмом позволит распознавать “коварные” проблемы, прежде чем те будут ошибочно приняты за “послушные”, и быстро догадываться, как то или иное решение проблемы интернета может осложнить решение других задач, с интернетом не связанных.
Но важнее всего то, что киберреалисты не позволят вовлекать себя в пустой спор о том, вредит интернет демократии или, напротив, способствует ее процветанию. Вместо этого они согласятся с тем, что интернет способен вызывать различные политические эффекты в различных средах и что главная задача политика заключается не в том, чтобы философски осмыслить влияние интернета на общество в целом, а в том, чтобы сделать интернет союзником в достижении определенных политических целей.
Киберреалисты признают, что, продолжая заигрывать с интернетоцентризмом и киберутопизмом, политики играют в опасную игру. Они не только упускают массу малых шагов по пути к демократизации, предоставляемых интернетом, поскольку страдают дальнозоркостью, но также подспудно содействуют диктаторам и превращают всякого интернет-пользователя, живущего в авторитарном государстве, в невольного узника. Киберреалисты будут настаивать, что это слишком дорогой и неэффективный способ поддержки и распространения демократии. Хуже того, он грозит подорвать или вытеснить более дешевые и действенные альтернативы. С точки зрения киберреалистов, поддержка и распространение демократии – слишком важные вещи для того, чтобы доверять их лаборатории из Кремниевой долины, славящейся любовью к экзотическим экспериментам. Но главное – киберреалист уверен: даже если цифровой мир пренебрегает законами гравитации, это не означает, что он отрицает законы разума.
Послесловие к изданию в мягкой обложке
Публиковать весной 2011 года книгу об интернете и демократии в чем-то сродни тому, чтобы печатать книгу о Восточной Европе после лета 1989 года. Все интересуются вашим мнением – и лучше, если оно не совпадает с общепринятым, – но вы хорошо понимаете, что читатель будет оценивать не только вашу аргументацию, но и то, как она соотносится с реальными событиями.
Предвидел ли я, что публикация моей книги вызовет ажиотаж? Разумеется, нет. Сначала эпопея с участием “Вики-ликс”, а следом “арабская весна” сделали тематику моего исследования центральной в общественной дискуссии. Мало кому из публицистов доставалось (во всех смыслах) подобное внимание. Дискуссия, которую вызвала книга (лишь на английском языке появилось более сорока обстоятельных рецензий), оказалась столь же увлекательной, как и работа над ней.
Выдержала ли моя книга испытание событиями 2011 года? Думаю, что да. Заголовки сегодняшних новостей об интернете и политике вряд ли удивят моих читателей. Западные политики продолжают рассуждать о Сети так, будто можно четко разграничить ее национальную и глобальную составляющие, а это, увы, невозможно. Парадокс, заключающийся в том, что западные политики защищают свободу интернета за границей, одновременно ограничивая ее в собственных странах (это центральная тема книги), стал особенно очевиден во время скандала [2010 года], вызванного утечкой американской дипломатической переписки (Cablegate). Угроза Дэвида Камерона выключить “Фейсбук” и “Твиттер” во время лондонских погромов резко контрастирует с его восторгами по поводу благотворного влияния интернета на авторитарные режимы. Американские сенаторы осудили отключение интернета в Египте, однако поспешили принять закон, предусматривающий такую меру у себя дома, еще раз доказав свою приверженность борьбе за свободный и независимый интернет для кого угодно, кроме Америки.
