Активно использоваться в качестве идеологического оружия сказания о Трое стали уже во времена становления Римской империи. Именно с этих позиций можно рассматривать, например, «Энеиду» Вергилия, которая посвящалась героизации Рима и Юлиев. Объявив Энея своим предком, римляне задним числом нашли себе место в греческой мифологии и таким образом получили законное право считать себя народом древним и с богатыми культурными традициями. Среди римлян считалось престижным не только возводить свой род к героям эллинской мифологии, но и даже говорить на языке захваченной ими страны. «Римляне подпали под такое мощное влияние эллинов, их идеологии, высокоразвитой культуры и институтов, что Римская империя более позднего периода по своему характеру стала являть собой совершеннейший образец универсального эллинистического государства, а в еще более поздний период существования Римской республики все образованные слои общества в подавляющем большинстве своем стали говорить не иначе как на греческом языке. Когда знаменитый римский полководец и будущий император Гай Юлий Цезарь перешел реку Рубикон с тем, чтобы силой взять власть в Риме в свои руки, он сказал: “Jacta alea est!” (“Жребий брошен!”), и он сказал это по-гречески»
[240]
.
Рис. 37. Троянский конь на миниатюре из манускрипта Рауля Лефевра «Собрание повествований о Трое», XV в.
Активно использоваться в качестве идеологического оружия сказания о Трое стали уже во времена становления Римской империи. «Энеида» Вергилия героизировала Рим и Юлиев и нашла римлянам место в греческой мифологии.
К троянцам (заметим: не к ахеянам!) возводили свои династии не одни лишь римляне. Незадолго до падения Рима Аммиан Марцеллин утверждал, что беглые троянцы обосновались в Галлии. Около 550 г. Магн Аврелий Кассиодор настаивал в «Истории готов» на троянским происхождении остготского короля Италии Теодориха. У франков ходило поверье об их общем предке – Франке Троянском. В Уэльсе XII в. говорили, что основателем Британии был Брут, ведущий свой род от Ила. Эта традиция была, по-видимому, заложена валлийским священником Гальфридом Монмутским
[241]
. К нему же восходит и идея о Лондоне как «Новой Трое» (Troynovant), воспринятая как часть «тюдоровского мифа»: древний «троянско-британский» династический род взошел на трон в 1485 г., и Англия немедленно «вошла в золотой век».
Научный интерес к Гомеру вернется в рационалистическую эпоху Нового времени. Тогда же с невиданной прежде остротой встанет вопрос о происхождении поэм Гомера и об исторической реальности самой его фигуры. Основателем гомеровской критики стал аббат Франсуа Эделен д’Обиньяк, в 1664 г. написавший трактат «Академические предположения по поводу “Илиады”», в котором подверг сомнению существование Гомера, а «Илиаду» провозгласил суммой отдельных песен, соединенных без общего плана древним редактором, скорее всего, Ликургом. Каждый из этих отрывков является, по д’Обиньяку, самостоятельной песнью, восхваляющей того или иного героя, перед потомками которого она и исполнялась, -только так можно объяснить все противоречия поэмы.
Трактат был опубликован уже после смерти автора, в 1715 г., и оказал влияние на целую плеяду мыслителей XVIII в., включая Джамбаттиста Вико, Гердера, Гейне, а в особенности – на немецкого филолога Фридриха Августа Вольфа, автора упоминавшегося выше «Введения к Гомеру» (1795). В этой книге Вольф провозгласил, что «Илиада» и «Одиссея» композиционно слабы и противоречивы, содержат множество нестыковок, различные места поэм написаны разным языком и разными по таланту авторами, редактированием текста занимались бездарности, а окончательное сведение поэм из разрозненных отрывков произошло при дворе Писистрата в VI в. до н. э. Не сомневавшийся, в отличие от д’Обиньяка и Вико, в существовании Гомера и даже допуская его авторство для ряда песен, Вольф, однако, отказывается определить, что именно написано поэтом, а что является позднейшими вставками.
Исследование Вольфа было, в общем-то, несамостоятельным, большинство основополагающих тезисов он позаимствовал у своих предшественников
[242]
. Так, положение о невозможности существования литературы вне письменности он взял у д’Обиньяка, идею, что сказание Гомера не составлено в письменном виде, а спето и сохранено в памяти, – у Роберта Вуда, все нестыковки и противоречия в гомеровских поэмах привел по Аристарху, а оценку роли писистратовой комиссии вынес из трактата Вико «Основания новой науки»
[243]
. При этом Вольф, по словам академика Михаила Покровского, усмотрев в писистратовом собрании первое соединение поэм в одно целое, «обманул почти весь XIX век утверждением, что так смотрела на дело вся древность. Это было совершенно неверно, так как древность не сомневалась в единстве поэта»
[244]
.
Несмотря на свой компилятивный характер, книга Вольфа производила впечатление серьезного научного исследования, подкрепленного множеством фактов, и это снискало ей большую популярность среди современников. А для классической филологии она стала поистине эпохальной, дав толчок к многочисленным изысканиям по «гомеровскому вопросу». Весь ученый мир разделился на «аналитиков», склонных вслед за Вольфом вычленять в тексте Гомера составные части, и «унитариев», настаивающих на единстве авторства поэм, а разнообразные нестыковки объясняющих невнимательностью поэта, «художественными условностями» или издержками редактуры. В конце концов, о едином авторе «Илиады» и «Одиссеи» позволяют говорить их высочайший художественный уровень и композиционная безупречность – подобные произведения не пишутся по принципу буриме.
В конце концов, о едином авторе «Илиады» и «Одиссеи» позволяют говорить их высочайший художественный уровень и композиционная безупречность – подобные произведения не пишутся по принципу буриме.
В той или иной форме дискуссия продолжалась еще два столетия, породив новые направления в классической филологии, фольклористике и языкознании. Своеобразным компромиссом между доктринами «аналитиков» и «унитариев» стала так называемая теория «основного ядра», получившая широкое распространение в конце XIX в. Согласно этой теории, в основе «Илиады» лежит небольшая поэма «Гнев Ахилла», или «Ахиллеида», к которой относятся песни I, XI и XVI–XXII, составляющие остов гомеровского творения. Все прочие рапсодии (например, «Каталог кораблей» и «Смотр со стены», которые мыслимы, скорее, в начале войны, а не в ее заключительных фазах, описываемых «Илиадой») были включены в поэму, так сказать, извне, и первоначальный сюжет, где действие стремительно шло к развязке, был распространен во всех ее частях. Но были ли эти вставки плодом позднейшей доработки более древней «Ахиллеиды» или же, наоборот, они были созданы раньше и включены в состав поэмы, чтобы придать ей более «монументальный» характер? Основоположники теории «основного ядра» Джордж Грот и Ульрих фон Виламовиц-Меллендорф склонялись к первой точке зрения. На другой позиции стоял Мартин Нильссон, доказавший, что эти вставки относятся к более ветхим деньми слоям эпоса. Весьма примечательно, что именно в этих древнейших фрагментах (в том числе в песнях восьмой и девятой) и содержатся предвидения поражения, уготованного грекам в Троянской войне.
