Должна быть установлена единая иерархия богов. Общий знаменатель, единое мировоззрение, которое все разделяют и о котором не спорят. Целью любой войны является мир, а мир – это не отсутствие войн, а единая система координат.
И вот поставим себя на место этого условного Ликурга, который решил кодифицировать богов и сделать так, чтобы все были довольны и не было конфликта. Он не мог произвольно взять какого-то своего бога, объявить его самым главным, а потом всех остальных принудить – такую схему просто никто не признает. Те, кто живет возле моря, всегда будут клясться Посейдоном, а те, кто растит пшеницу, будут клясться Деметрой. Они не признают никакой навязанной иерархии и будут биться против, тем более что битва будет за бога, за святое. Вопрос очень деликатный, он касается самого тонкого, самого животрепещущего и главного, что есть у человека, – его религии, его совести, памяти его предков, его родины, его семьи, его традиций, его профессии, которой бог покровительствует. Одно неверное слово – и ты получил кровных врагов! И как ты их упорядочишь? Там творится дикий бардак. Почитать Александра Зайцева – например, его книгу «Греческая религия и мифология», – так вообще в каждом городе было что-то свое, если верить надписям на храмах. Например, Гера в древности не была женой Зевса (Зевс – Деус, бог по-латински, тот же корень, что и наше слово «день»). У нее был муж Триерос, трижды-эрос, тригерос, трижды, то есть некое качество дано в превосходной степени. Но поскольку Гера покровительствовала как жена и семье, и родам, и земледелию, и природе, то она стала более известной по территориям, чем трижды славный муж, а с другой стороны, отдельно увеличивалась слава Громовержца – Зевса. И в итоге гораздо позже их поженили. Малоазиатские боги перемешивались с аттическими, творилась немыслимая путаница. Поэтому прежде чем давать некую единую идеологию для всех, нужно было, говоря современным языком, провести масштабнейшее социологическое исследование.
Условный Ликург послал во все земли и полисы гонцов, чтобы было понимание, кого и где почитают и в какой иерархии. Нужно понять рейтинги тех или иных богов. Потому что если ты хочешь заручиться поддержкой абсолютного большинства, то ты должен дать классификацию, где на самом верху будут стоять боги, почитаемые большинством и самыми могущественными и богатыми полисами. Думаю, не обошлось без проблем, когда создавалась эта классификация. Вот есть какой-то крупный портовый город, где все моряки клянутся Посейдоном, а в то же время известно, что по всей Элладе больше почитают Зевса. Но поставить Посейдона под Зевса – это значит железно спровоцировать войну, как минимум с этим городом. И даже если большинство навалится и победит этот город, он будет вечно непокорным, и главное – он будет воспроизводить протестность, потому что в силу характера деятельности моряки всегда будут почитать больше Посейдона. Значит, надо ставить Посейдона и Зевса на равных, как братьев. А не брать «административную иерархию» за образец. Не брать порядок для богов как в войске, в государстве, а брать порядок семейно-родовой.
И вот так, шаг за шагом, условный Ликург и его советники-мудрецы расшивали каждую проблему с каждым полисом. Вот главная причина того, что за образец для классификации богов были взяты семейно-родовые отношения. Нужно было представлять тех или иных богов как братьев и сестер, а не как соподчиненных.
А. Б. Полагаю, тут играло значительную роль и еще одно важное обстоятельство: с наступлением Темных веков и крушением сложных, утонченных в чем-то даже социальных иерархий микенских времен греки вернулись к родовому строю. И отношения родства стали для них единственной доступной их пониманию социоупорядочивающей моделью.
О. М. Именно! Люди не знали другого порядка, или, скорее, упорядочивающей матрицы, чем семейная. Я легко допускаю, что какой-то философ мог вывести богов друг из друга диалектическим образом. Как у Гегеля диалектически друг из друга выводятся категории. Но этого никто не поймет! А нужно создать классификацию, понятную всему народу, и безграмотному – в том числе и прежде всего. Философы и жрецы будут фыркать, но их, таких умных, мало, а вот когда ты объясняешь, что кто-то кому-то брат, а кто-то сват – это понятно, потому что это естественный порядок, знакомый каждому по своей родне. Еще Клод Леви-Стросс писал в «Структурной антропологии», что родовой порядок – самый естественный, и он выступает вообще образцом всякого порядка, так как он самый понятный. Вот таким образом весь хаос и все многообразие греческих богов некая «комиссия» условного Ликурга засовывает в семейную матрицу. Всевозможные там «Ночь рождает День», а как говорил Гераклит, «день и ночь -одно», или «богиня Истина», о которой писал Парменид, – все эти метафизические и диалектические свойства богов и их отношения остаются философам. Это «пипл не схавает», а вот кровнородственная система всем понятна.
И вот тут происходит очень интересный процесс. С одной стороны есть жрецы, мистики, философы, теологи, которые по старинке продолжают мыслить богов как некие метафизические, сверхприродные сущности, духи и входят с ними в общение столь же метафизическими способами. А с другой стороны – простой народ, который узнал, что все боги друг другу – братья-сватья-кумовья, начинает видеть богов сквозь призму своих родственных отношений. Вот у кого-то жена изменяет мужу, пока он деньги зарабатывает и в отлучках, – тут же эту аналогию переносят на богов, а вот какие-то дети враждуют с отцом, науськанные матерью, – и это тут же переносится на богов. Вражда братьев между собой, сестер и прочая бытовуха. И вот из-за этого возникает специфический для Греции так называемый антропоморфический характер их религии. Она изначально не была такой и не могла быть. Более того, все исследования и все находки показывают, смотри того же Зайцева, что до определенного времени в богах была путаница и неразбериха, а примерно после IX VIII вв. до н. э. начинается этот семейно-родовой порядок, и вслед за ним антропоморфизм и дикие легенды про тайком изменяющего жене Зевса, про вражду Афины и Артемиды из-за того, кто красивее…
А. Б. Тот же профессор Зайцев, кстати, замечал, что антропоморфизм богов в представлениях греков является очень редким примером в истории религий. И это действительно так…
О. М. Короче, мы понимаем, что был целый процесс, который занял время. Во-первых, было принято решение о классификации богов. Во-вторых, надо было сделать «социологическое исследование» и померить рейтинг богов; в-третьих, создать единую концепцию, расшить все узкие места, протестировать; в-четвертых, внедрить это в массовое сознание; в-пятых, получить в качестве реакции антропоморфизацию. То есть между временем, когда какие-то учителя в школах и палестрах и аэды на агорах описали новые взаимоотношения между богами, между временем, когда все усвоили, что Зевс – отец, а Афина – дочь, должно пройти время, пока народ напридумывал целую Санта-Барбару отношений между ними. И вот только потом мы видим, что у Гомера в «Илиаде» и «Одиссее» эти санта-барбаровские мотивы уже включены и вплетены в ткань художественного текста!
Вот в чем, как выражаются диссертанты, существенная научная новизна нашей работы! Потому что люди на Западе получали докторские степени за то, что относили поэмы Гомера к определенному времени, что доказывали, ссылаясь на описание материальной культуры у Гомера, что он описывает время не периода Троянской войны, а более позднее, на что указывают материальные артефакты и производственные отношения. А мы показываем также, что и духовные, и религиозные «артефакты», которые в поэмах Гомера использованы, явно происхождения VIII–VII вв. до н. э. Ни в коем случае не древнее! Когда произошла интеграция поэм Гомера (тех, которые мы сейчас знаем) – неважно, случилось это как объединение разных кусков и поэм или на основе одной протопоэмы про гнев Ахилла, – главное, что само это объединение уже было произведено на основе матрицы родственно-семейных отношений богов!
