Грайзер не просто эксплуатировал покоренный народ для того, чтобы самому жить в чистоте и уюте, – он считал, что имеет на это полное право, равно как и весь немецкий народ. Он находился на вершине расовой иерархии и, как представитель высшей расы, должен был жить лучше представителей рас подчиненных, согласно законам самой природы. Позднее Грайзер пояснял свою философию следующим образом: «История знавала много наций, которые долгие века пользовались благами цивилизации, заставляли других работать на себя бесплатно. Так же и мы, немцы, хотим поучиться у других народов. Нечего нам топтаться за кулисами, следует выйти на сцену как раса господ!»7
Грайзер глядел на расовое разделение как условие, неотъемлемо важное для будущего рейха, а потому «германизировал» свою гау последовательно и всеусердно. Легкомысленное отношение его соседа, Альберта Форстера, к вопросу расовой классификации выводило Грайзера из себя. В письме от 16 марта 1943 года Грайзер жалуется Гиммлеру на халатность Форстера: «…с самого начала я не пытался добиться легкого успеха и германизировать тех, у кого нет достоверных доказательств немецкого происхождения… Я неоднократно обращал Ваше внимание на то, что этническая политика, осуществляемая в гау Данциг – Западная Пруссия, угрожает успеху моих собственных реформ, поскольку поверхностным наблюдателям она кажется более действенной»8.
Гиммлер в ответ заверил своего ученика, что «более чем доволен» работой по германизации, проводимой Грайзером. Более того, оказалось, что почти полутора годами ранее рейхсфюрер уже делал Форстеру письменный выговор. В нем он цитировал слова самого Гитлера: «“Я не хочу, чтобы гауляйтеры восточных земель устраивали соревнование в процессе германизации, толкаясь локтями в гонке за право первым доложить спустя уже два-три года о том, что «германизация в гау полностью завершена9. Я всего лишь хочу, чтобы тамошнее население сделалось расово безукоризненным, и буду вполне доволен, если об успехе на этом поприще вы доложите мне лет через десять, – пишет Гиммлер и добавляет: – Вы ведь сами национал-социалист старой закалки, поэтому знаете: стоит одной капле нечистой крови попасть в жилы человека, и ее уже ничем не вытравишь».
Тот факт, что Гиммлер написал подобное письмо Форстеру в 1941 году, но продолжал получать жалобы по существу вопроса от Грайзера и в 1943-м, свидетельствовал о том, что даже Гиммлеру было свойственно ошибаться. Все, что интересовало Форстера, – это выполнение приказа фюрера касательно германизации польских земель. Здесь ему предоставили полную свободу действий. По мнению Форстера, он служил идее фюрера так, как ему казалось целесообразным. И едва ли гауляйтера беспокоило то, что Гиммлеру казалось, будто его приемы германизации в корне противоречат положениям расовой теории. Он прекрасно знал: Гиммлер здесь может поделать немного. То есть отсутствие прямых указаний и четкого перечня обязанностей, присущих каждому партийному функционеру, – все особенности нацистского режима, присущие ему изначально еще с 1920-х годов, оставили кровавый след в истории польского государства.
Ярким примером разногласий между нацистскими правителями Польши и свойственное им отсутствие подробного плана действий правящей верхушки может служить ряд столкновений между Гансом Франком, который управлял Генерал-губернаторством, и Артуром Грайзером. Гиммлер и Грайзер стремились очистить оккупированные территории от «нежелательных» элементов: они попросту сажали «неугодных» на поезда и высылали их из Вартегау, как мы уже знаем из трагической истории Анны Езерковской. Франк выступал против таких мер: ведь поезда привозили к нему в область все новый и новый «человеческий груз», и уже негде было размещать прибывающих поляков. «Каждую ночь в Генерал-губернаторство прибывала бесконечная череда поездов, в которых ютились и теснились многочисленные переселенцы, – рассказывает доктор Фриц Арльт, бывший штурмовик, в 1940 году занявший должность главы отдела по вопросам населения и благосостояния в Генерал-губернаторстве (ему, кстати, не предъявили никаких обвинений в военных преступлениях). – Людей просто выкидывали из поездов, где придется – на рыночной площади или на вокзале. Никому не было до них дела… Однажды нам позвонил по телефону один местный начальник, заявивший: “Не знаю, что и делать. Они все едут и едут. Мне негде их расселить, нечем кормить…” Вне сомнения, тогда творились чудовищные дела…» Положение вещей не улучшалось из-за вражды между Франком и обергруппенфюрером Фридрихом Вильгельмом Крюгером, который руководил отрядами СС в Генерал-губернаторстве. Франк считал, что коль скоро его назначили гауляйтером этой области, то Крюгер ему подчинен. Гиммлер же настаивал на том, что Крюгер назначен Франку «в помощь», а никак не в «подчиненные». Гитлер так и не решил, кто тут прав, а кто виноват…
Разногласия, возникшие между Франком, с одной стороны, и Гиммлером и Грайзером – с другой, сказывались не только на административных сложностях с организацией железнодорожного расписания – поскольку поезда привозили тысячи депортированных «в никуда», оставляя людей бездомными и неприкаянными. По сути, конфликт начался на почве коренных идеологических противоречий. Франк хотел превратить Генерал-губернаторство в «житницу» рейха, намеревался оставить местных крестьян возделывать родные земли, чтобы довести экономическую эксплуатацию территорий до возможного предела, сведя неудобства, чинимые бессмысленными, по его мнению, депортациями, к минимуму. Грайзер и Гиммлер глядели на дело гораздо шире: для них первейшей задачей было не решение насущных экономических проблем, а достижение поставленных идеологических и расовых целей на оккупированных территориях – то есть превращение их в жизненное пространство для чистокровных немцев. И если это означало, что Генерал-губернаторству предстоит стать «свалкой» для всех «неугодных» рейху, то быть по сему.
12 февраля 1940 года Геринг устроил в своем поместье, Каринхалле, расположенном неподалеку от Берлина, встречу, на которой должны были разрешиться все внутренние разногласия. Туда пригласили всех непосредственных участников конфликта: Гиммлера, Франка, Грайзера и Геринга. Франк выступал бок о бок с Герингом, который решил поддержать его. Действительно, из Генерал-губернаторства лучше всего было бы сделать «житницу», утверждал Геринг, это непременно укрепило бы военный потенциал государства. Гиммлер возражал: по его мнению, в стране наблюдалась острая нехватка жизненного пространства для прибывающих этнических немцев. Наконец они пришли к компромиссу – Гиммлер объявил, что «согласует процедуру последующих выселений» с Франком10. Франк ликовал: он считал, что нанес расовой политике Гиммлера чувствительный удар. Должно быть, аргумент Геринга касательно первостепенной важности тылового обеспечения в начавшейся войне с Францией возымел действие.
Однако Гиммлер не собирался отступать так легко. Он последовал примеру Франка, обратившегося за помощью к Герингу, и решил искать поддержки у самого Гитлера. Нацистская система не знала манипулятора более искусного, чем Гиммлер, – и так он начал свою большую игру. Он образцово выбрал время для того, чтобы вручить Гитлеру докладную записку, красноречиво озаглавленную «Несколько мыслей об отношении к инородному населению на Востоке» – 15 мая 1940 года. Как раз тогда стало совершенно ясно, что германские войска одерживают на французском фронте победу за победой. В записке он вновь подчеркнул, что Генерал-губернаторство и впредь должно оставаться свалкой для расовых отбросов, а поскольку нацисты на тот момент захватили уже почти всю Францию и получили в распоряжение все французские колонии, Гиммлер предложил новое решение польско-еврейского вопроса. Он придумал для всех неугодных лиц новый пункт назначения – африканские колонии. Рейхсфюрер также кратко перечислил способы, с помощью которых «неонемеченных» поляков можно превратить в «бесправный рабочий класс».
