Позднее Гиммлер отмечал, что фюрер нашел его записку «очень правильной и полезной». Более того, заручившись поддержкой Гитлера, он сообщил всем участникам спора, что вождь полностью одобрил его идеи. Профессор Кристофер Браунинг, изучающий нацистскую политику в Польше, говорит следующее: «Решения в рейхе принимались так: Гитлер ничего не планирует подробно, не подписывает, не отдает распоряжений подчиненным. Он лишь поощряет Гиммлера сцепиться с остальными, улаживая намеченный вопрос, и влиять на принимаемые решения. Но никто бы не обвинил Гитлера в ошибке, он всегда мог отказаться от своих слов. Таким образом, фюрер остается при своем мнении, просто принимая сторону Гиммлера, умело угадывающего, какую именно “дальнобойную затею” тот желает осуществить».
Ганс Франк узнал, что после его встречи с Герингом в политике германизации многое изменилось, и решил сделать хорошую мину при плохой игре. 30 мая 1940 года, на собрании руководства Краковской полиции, Франк объявил о стратегических изменениях, произошедших вследствие победы Гиммлера. Он рассказал, что в недавнем разговоре с Гитлером он поднял вопрос о трудностях с размещением прибывающих поляков и превращением их в бесправный класс, который никогда не посмеет восстать против немцев. Его речь отличается особой свирепостью даже по меркам Третьего рейха: «…мы, национал-социалисты, столкнулись сегодня с исключительно сложной и крайне ответственной задачей, которую обсуждать должно только в кругу самых доверенных лиц… Фюрер отметил, что германская политика в Польше осуществляется по усмотрению чиновников, за нее ответственных. Он объяснил это следующим образом: нам следует избавиться ото всех, кто мог бы привести польский народ к восстанию. Всех, кто может последовать за такими предводителями, следует арестовать, а затем – избавиться от них. Не стоит ставить под угрозу организацию политики Германского рейха, оставляя на его территории подобные опасные элементы. Незачем брать на себя лишние заботы и отсылать этих людей в концентрационные лагеря – это принесет нам только пустые хлопоты и совершенно излишнее общение с их родственниками. Мы покончим со всеми загвоздками прямо здесь. И наипростейшим образом»11. После выступления Франка за одно только лето 1940 года нацисты убили тысячи поляков, преимущественно интеллигентов.
Так что же это был за человек, решившийся на такую речь? Ганс Франк служил у Гитлера юристом, споры с судьями были для него привычнее, чем разглагольствования с нацистскими функционерами. Нам удалось поговорить с несколькими слугами Франка, не покладая рук трудившимися в его огромном имении. Всем задавали один и тот же вопрос: каково было работать в доме человека с такой репутацией? «Прекрасно, – отвечает нам Анна Мирек, полька, служившая у Франка кухаркой. – Хотя иногда приходилось тяжко: мы работали по шестнадцать часов кряду, если хозяева ждали гостей. Но обстановка была радостной, с нами обращались вежливо – и это придавало сил даже усталым слугам… А сам Франк казался мне славным, учтивым человеком». Мы были озадачены ее ответом, а потому задали новый вопрос: как расценивать ее слова ныне, когда все знают о роли Франка в истреблении польского народа? «Политика – слишком высокая материя для меня, – отвечает она, – я ничего в ней не смыслю. Я могу приготовить ужин, полюбоваться звездами на ночном небе, поговорить о погоде. Такие дела – как раз для меня».
Збигнев Базарник служил у Франка истопником. «Нам всем действительно хорошо работалось, – вспоминает он, – в доме Франка не пахло концлагерем, как теперь утверждают; никто не дрожал от страха при виде немцев». Однако Базарник поведал нам одну историю, которая показывает и другую, темную сторону жизни в имении нацистского чиновника. Польские евреи отстраивали его дом в первые годы германской оккупации. Как-то один из рабочих решил искупаться в хозяйской ванне, думая, что никто об этом не узнает. Позднее до Базарника дошли слухи об участи этого человека: «Его попытались затолкать в багажник “опеля”, но еврей не помещался там – и тогда ему перебили ноги и руки, после чего вывезли куда-то за Кшешовице и застрелили… Печальная история, но я до сих пор представить не могу, как ему в голову могла прийти такая глупость».
Доктора Фрица Арльта с Гансом Франком связывали совершенно иные отношения – он был ему не слугой, а ценным подчиненным при любимом начальнике. Доктор Арльт работал на Франка в первые годы после начала войны в Кракове. «Для меня этот человек – трагикомический персонаж, – рассказывает он. – Франк получил прекрасное образование, он был также талантливым музыкантом, играл на фортепиано».
Наше интервью с доктором Арльтом можно с уверенностью назвать самым необычным из всех, поскольку этот человек занимал не последнее место в нацистской иерархии, а также приложил руку к политике, проводившейся в Генерал-губернаторстве. Однако во время беседы он подчеркивал, что ничего не знал о беспощадных приказах Франка и зверствах, учиненных эсэсовцами. Доктор Арльт упоминает некий «тайный сговор» и утверждает, что прилагал все усилия для того, чтобы нацистские реформы стали более человечными. Он призывает в свидетели множество поляков, которым помог: те с удовольствием высказались бы в его защиту. Но когда мы предъявили Арльту некоторые документы, я внезапно увидал перед собою истинного, твердокаменного нацистского функционера. В книге Гетца Али «Окончательное решение» автор приводит цитату из совершенно ужасающего письма, содержащего приказ высылать в концентрационные лагеря всех этнических немецких крестьян, которые «скучают по дому». Эти немцы просто не желали натурализоваться. Упомянутый документ приказывает «провести все необходимые приготовления к переселению в концентрационный лагерь» всех непокорных крестьянских «вожаков»12. Письмо подписано гауляйтером, но внизу мы видим пометку – «записано д-ром А.», в которой с легкостью узнаем инициалы доктора Арльта. «Да, безусловно: тот самый доктор Арльт, ныне сидящий перед вами, – легко согласился доктор Арльт, когда мы спросили его о письме. – А что же мне оставалось делать?» Тогда мы поставили вопрос иначе: что ему было известно в то время о концентрационных лагерях, в которые должны были отправиться этнические немцы, о которых шла речь в написанном им под диктовку Франка письме? Ответ просветил наше невежество: «Таково было постановление, полученное от самого г-на Гиммлера. В связи с этим я знал лишь то, что все, кто сопротивляется режиму, подлежали отправке в концентрационные лагеря». Разумеется, прямого ответа мы не получили, но Арльт ясно дал понять, что «выполнял чужие приказы». Когда мы настояли на более подробных объяснениях, доктор сказал следующее: «Как я себе представлял концентрационный лагерь? В полном соответствии с названием такого типа учреждений: для меня это было место, куда отправляют каждого, кто в какой-то мере опасен для государственного правопорядка. Простите мне такие слова, но люди, которые демонстрировали неподчинение, знали, на что шли». Тогда мы задали новый вопрос: не кажется ли ему, что наказание было слишком суровым? Вот что ответил собеседник: «Не могу сказать наверняка – я никогда не служил лагерным начальником». Так закончилась наша встреча с человеком, который сыграл отнюдь не последнюю роль в том, что истосковавшихся по дому этнических немцев отправляли в концентрационные лагеря. Он ничуть не раскаивался в содеянном. Более того – он считал, что нас вполне устроит его ответ касательно того, что в 1943 году он знал о концентрационных лагерях лишь одно: туда отправляют провинившихся. Разговор с доктором Арльтом стал для нас настоящим откровением. Где же кончается простое холодное равнодушие и начинается преступный душевный склад?
