Ожесточенные бои велись и за Мамаев курган, древний могильный холм на окраине города. Кто занимал курган, получал полный обзор всего Сталинграда и Волги. В ходе Сталинградской битвы эта стратегически важнейшая возвышенность неоднократно переходила из рук в руки. Альберт Бурковский также участвовал в боях за курган. Его «усыновила» советская 13-я гвардейская стрелковая дивизия, в четырнадцать лет он стал одним из самых молодых защитников Сталинграда. «Помню, как ступал на Мамаевом кургане по разлагающимся телам, – рассказывает он. – Представьте только: ставлю ногу на землю, а когда поднимаю, вижу: к сапогу прилипли человеческие внутренности. Такое забыть невозможно… А самое страшное воспоминание связано с тем днем, когда я впервые убил немца. [На Мамаевом кургане] ежедневно бывало атак пятнадцать, а то и двадцать. Сначала бомбежка, потом артиллерийский обстрел, потом шли танки, а за ними – пехота. И вдруг вижу перед собой огромного немца: стоит и глядит куда-то в сторону. Не заметил меня, потому что я лежал, весь в грязи и земле. Я выстрелил, не поднимаясь. Когда стреляешь в упор, из человека просто вырывает клочья мяса и слышен запах опаленной одежды. Меня вырвало. Товарищи стали утешать: ничего страшного, это всего лишь немец… А меня трясло с головы до ног. Век не забуду».
Чтобы уцелеть в немецких бомбардировках, советские бойцы рыли подземные укрытия на берегу Волги. Штаб Чуйкова располагался глубоко под землей, всего в нескольких метрах от реки. «Без траншей и убежищ нам было не выжить, – рассказывает Бурковский. – Всюду кишели вши, помыться было нельзя. Но никто не болел – нервное напряжение было столь велико, что попросту защищало от недугов». В непосредственной близости от реки, в сточной трубе, жил некий советский командир, проводивший собрания на досках, выложенных прямо поверх проточной воды. Немцы никогда прежде не видели у бойцов Красной Армии подобной самоотверженности. «Думаю, только русские могут привыкнуть к таким лишениям и невзгодам», – говорит Анатолий Мережко.
Но Сталинград обороняли не только мужчины. На Западе сравнительно мало внимания уделяют огромному вкладу, внесенному в боеспособность Красной Армии солдатами-женщинами, хотя в ходе Второй мировой войны по меньшей мере восемьсот тысяч женщин служили в советских войсках. Тамара Калмыкова стала тем летом связисткой в 64-й армии. «Когда мы прибыли на фронт, – вспоминает она, – то узнали, что полагаться следует лишь на себя, что именно мы должны исправлять ошибки, допущенные в первые годы войны… Женщины оказались более выносливыми, хоть нас и называют слабым полом. Как сказал Чуйков, «на женщин можно положиться, можно быть уверенным, что приказ будет выполнен в точности, любой ценой». Ведь каждая женщина – это мать, дающая жизнь, она ничего не пожалеет, чтобы ребенка своего защитить, как животные защищают детенышей. А еще женщины не знают пощады. Они мстят за своих мужей или братьев, ведь почти в каждой семье кто-то погиб на войне. От их домов остался лишь пепел. Кто угодно, в какой угодно стране желал бы отомстить за такое. Именно это звало нас на фронт, именно это давало нам силу, терпение и смелость, чтобы взяться за столь тяжкое дело».
Хотя Калмыкова официально числилась связисткой, ей довелось участвовать в жестоких боях у окраины города: «В ходе битвы мы проверяли линию связи, как вдруг кто-то крикнул: пулеметчика убили. Мы с подругой, которая служила санитаркой, бросились к нему, она начала перевязывать его раны, но он был уже мертв. И тогда подруга моя залегла за пулеметом сама и стала стрелять, а я помогала, подавала ей ленту. Мы сумели отбить немецкую атаку. Подруга погибла. Я всем сердцем возненавидела немцев, убивших ее… Сердце кровью обливалось: ей было всего восемнадцать – девочка еще ничего не видала в своей жизни».
Очень скоро Тамаре Калмыковой представилась возможность отомстить врагу, но при этом она чуть не погибла сама. Линию связи с расположившимся неподалеку батальоном, повредили, поэтому командир направил двух солдат – мужчину и женщину – осмотреть кабель и устранить неисправность. Оба не вернулись. Тогда командир велел Калмыковой выяснить, что с ними произошло. «Я шла вдоль провода три километра, – рассказывает она. – Потом увидела нашего парня, с простреленной головой. Пошла дальше, и увидела девушку, убитую выстрелами в затылок и в спину. Забрала их документы, начала искать поврежденный участок кабеля, чтобы починить его.
Вдруг вижу: в кустах немецкий солдат. Решила, что мне конец. Попятилась, но плечо оттягивала тяжелая винтовка, передвигаться было непросто. У немца был автомат. Ему ничего не стоило открыть огонь и убить меня – да только он решил взять меня живой, допросить, потому что понял: я – связистка, а значит, мне многое известно. Но я успела выстрелить первой. Немец упал. Сначала я не верила, что он на самом деле мертв, подумала: притворяется, подпускает поближе. Подойти я осмелилась, лишь убедившись, что он и вправду не дышит. На лицо старалась не смотреть. Просто сунула руку в карман, нащупала документы. Чувствовала себя отвратительно, копаясь в его вещах, но если бы я этого не сделала, никто бы не поверил, что я действительно убила вражеского солдата. Командир увидал меня и удивился: немецкий рюкзак и автомат! Я рухнула на койку, мне стало нехорошо. И все же я поступила правильно: либо ты немца, либо немец тебя. Если стоять разинув рот, наверняка убьют. Стреляй, или самого застрелят. Просто и понятно».
Решительное сопротивление советских войск задержало немцев: они впервые прорвались к центру города лишь в сентябре. К октябрю, несмотря на яростные немецкие атаки, Красная Армия по-прежнему удерживала узкую прибрежную полосу. Гитлер терял терпение. 6-я армия насчитывала триста тысяч человек – почему они не могли окончательно захватить полностью один-единственный разрушенный город? Но беда, как утверждают нынче немецкие ветераны битвы за Сталинград, заключалась в том, что даже Паулюс в то время ничего не мог поделать: у него было недостаточно людей, чтобы выбить советских бойцов из зданий и подземных коммуникаций. Волга, близость которой немцы поначалу считали своим преимуществом (река не давала советским войскам отступать и затрудняла подход подкреплений), теперь мешала 6-й армии полностью окружить врага.
Пока немцы боролись с неожиданными трудностями, возникшими в сложившейся обстановке, Сталин спорил со своими генералами по поводу дальнейших действий. После майского разгрома в Харькове Сталин с каждым днем становился менее упрямым в военных вопросах. Младшее командование стало учиться немецкой тактике «блицкрига». «Вынуждена признать, мы научились драться у немцев, – говорит Тамара Калмыкова. – В частности, выучились военному координированию, рекогносцировке, связи и картографии».
Важнее всего было то, что через передовую стали высылать разведывательные группы, бравшие «языков» для последующего допроса. Ничего опаснее подобной вылазки представить себе нельзя. Летом 1942 года Сурен Мирзоян и один из его друзей попали в такую разведгруппу. Бойцы пробирались по ничейной полосе, пока не наткнулись на врага: «Мы выяснили, какие здания принадлежали немцам, а затем поползли по картофельным полям – все ползли и ползли, пока не увидали немецкого часового. Он был один, вышагивал туда-сюда с автоматом в руках. Я очень волновался – весь вспотел от напряжения, ибо знал, что нас ждет, если немцы всполошатся. Только часовой повернулся к нам, как я ударил его по голове. Силы мне было не занимать. Часовой с криком рухнул наземь, а я закрыл ему рот ладонью и незаметно потащил прочь. После того, как мы проволокли его несколько метров, немцы открыли огонь, но мы успешно доставили пленника в штаб, за восемь километров».
