Советские военачальники предлагали основной удар нанести не по мощным частям и соединениям 6-й немецкой армии, а по венгерским, румынским и итальянским войскам, стоявшим на флангах. Немцы вынуждены были воспользоваться подкреплением, полученным от своих союзников, чтобы восполнить потери в своих рядах – в такое бедственное положение немцы попали из-за того, что летом Гитлер приказал разделить ударную группу на две части.
Многие из предыдущих операций Сталина терпели крах из-за того, что немцы с легкостью предугадывали намерения СССР, но операция «Уран» в корне отличалась от всего предыдущего опыта Красной Армии, полученного в ходе первых лет войны. Это наступление известно тем, что именно тогда Советский Союз впервые прибегнул к военной хитрости – маскировке. Иван Голоколенко, будучи офицером 5-й танковой армии, участвовал в операции «Уран». В первую очередь и его самого, и его товарищей намеренно ввели в заблуждение относительно истинной цели предстоящей операции. «20 октября 1942 года мы получили приказ заготовить дров на случай сильных морозов, чтобы помочь Москве с тыловым обеспечением», – рассказывает он. Его подразделение доставило необходимый запас дров на железнодорожный вокзал, где выяснилось, что он нужен вовсе не для Москвы, а для маскировки танков, которые собирались погрузить на открытые товарные платформы. «Через два-три дня все три эшелона двинулись в путь, но никто не знал, куда мы отправляемся. О пункте назначения не знали ни командир бригады, ни даже железнодорожники, сопровождавшие нас в пути.
В ночь на 24 октября мы остановились на станции Кумылга к северу от Сталинграда. Затем мы проехали пятьдесят пять километров, не включая фар. Двигались в кромешной темноте, очень медленно, точно друг за другом… Помню, на одном перекрестке нам встретилась группа генералов, и один из водителей растерялся и включил передние фары. В ответ он услышал, как кто-то тихонько выругался и ударил палкой по фарам, разбив стекло. Затем пронесся шепоток: “Жуков! Жуков!”, и я действительно узнал самого Жукова в группе генералов. Оказывается, это он разбил фары, чтобы не выдать передвижения войск. Лично наблюдая за нашими колоннами, – вспоминает Голоколенко, – он уделял огромное внимание соблюдению маскировки, стремясь достичь желаемого результата… С теми, кто не выполнял его приказов, он был суров и беспощаден. Думаю, на войне иначе попросту нельзя».
Дезинформация врага касательно передвижений войск была не единственной целью маскировки и других военных хитростей, примененных в ходе операции «Уран». Часть Голоколенко вместе со всеми остальными получила приказ рыть окопы и строить другие оборонительные укрепления на открытой местности, чтобы убедить немецких разведчиков в том, что советские войска не планируют переходить в наступление. Мосты, которые отлично просматривались с воздуха, намеренно построили за много километров от предполагаемого места атаки: «Мы строили поддельные мосты, специально концентрировали войска подальше от направления будущего наступления. Эти мосты предназначались для того, чтобы отвлечь внимание врага от направления главного удара». Для возведения настоящих речных мостов, предназначенных для грядущего наступления, они использовали маскировку: «Некоторые мосты мы строили прямо под водой, на глубине пятидесяти-семидесяти сантиметров. С воздуха такие мосты засечь было гораздо сложнее».
Ожидая приказа на наступление, часть Голоколенко перед ответственной операцией практиковалась в координировании действий пехоты и танков – невероятно, но прежде они никогда такого не делали. Также они учились преодолевать один из самых больших страхов – «танкофобию»: «Мы сидели в окопах, а танки проезжали прямо над нами, мы должны были вынести весь этот ужас, оставаясь на месте, чтобы не испытывать страха перед движущимися над нами махинами». Эта проблема была для них серьезным испытанием: «Как только появлялись танки, пехота разбегалась кто куда. Страшнее я ничего в жизни не видел. Помню, не меньше мы боялись того, что немцы могут нас окружить. Стоило кому-то крикнуть: “Нас окружают!”, как у всех тут же начиналась паника».
Красная Армия готовилась к молниеносному наступлению, подобному тому, что в 1941 году применили против советских войск немцы. «Раньше мы использовали танковые части лишь для поддержки пехоты, – рассказывает Голоколенко. – Но теперь планы кардинально поменялись. Нам предстояло прорвать узкую линию обороны и направить через образовавшуюся брешь два танковых корпуса. Целью танковых корпусов было обойти с фланга укрепления противника и узлы сопротивления, а затем углубиться в стан врага и захватить стратегические точки, например, мосты и городские башни. Пехота должна была проследовать за танками и зачистить территорию – такого мы раньше никогда еще не делали».
Красной Армии помогло и то, что в ходе войны советские люди достигли невероятных успехов в военной промышленности, превзойдя немцев в производстве вооружения. Германия обладала на тот момент бо́льшими возможностями, и ее промышленность могла производить значительно бо́льшее количество оружия, чем Советский Союз, промышленная база которого была подорвана нападением вермахта. Однако промышленные предприятия Советского Союза перенесли на восток, и там, несмотря на ужасные условия, рабочие, среди которых женщины в 1942 году составляли половину, самоотверженно трудились и в конце концов превзошли немцев. В 1942 году в СССР было построено двадцать пять тысяч самолетов – на десять тысяч больше, чем удалось произвести немцам. При этом большая часть боевой техники (в том числе и модернизированные танки Т-34) качественно превосходила или была равна по мощности немецкой.
За счет глубочайшей секретности разработки плана стратегической наступательной операции «Уран» и достигнутой огромной скрытности сосредоточения сил (был задействован почти миллион солдат) была обеспечена стратегическая внезапность наступления. О колоссальном успехе скрытности и маскировки советских войск свидетельствует донесение Цейтцлера, которого Гитлер незадолго до этого (приказом от 23 октября) назначил на должность начальника штаба сухопутных войск (ОКХ) – менее чем за четыре недели до начала советской операции. В нем говорилось, что Красная Армия «не готовит в обозримом будущем крупных наступлений»3. В шесть утра 19 ноября – день, на который назначили начало операции «Уран» бригада Ивана Голоколенко преклонила колени перед войсковым знаменем, слушая, как зачитывали обращение Сталина: «Он обращался к нам будто бы по-отечески, как к родным детям: “Дорогие генералы и солдаты, к вам обращаюсь, братья мои. Сегодня вы пойдете в бой, от вас зависит судьба целой страны – останемся ли мы независимым государством или погибнем”. Его слова остались в моем сердце… Я едва сдерживал слезы, когда собрание подошло к концу. Ощутил настоящий прилив сил, духовный подъем».
Мы не знаем, многие ли восприняли обращение Сталина так же, как Иван Голоколенко. Нам никогда не удастся ответить на вопрос, воевали ли советские граждане из страха перед наказанием или же их вели в бой патриотические чувства, любовь к Сталину или вера в коммунизм. Скорее, все эти факторы имели значение, но каждый из них мог сказаться в солдате в разных обстоятельствах и в разное время. Большинство из нас, оглядываясь назад, недооценивает исключительную важность, которую представляла для населения Советского Союза личность самого Сталина. Учитывая то, что нам известно о сталинском терроре, достаточно легко представить себе, какой властью обладал этот политический лидер во время войны. Многие советские ветераны придерживаются той же точки зрения, что и Анатолий Мережко: «Мы ничего не знали о том, что Сталин якобы погубил миллионы людей. Идя в бой, мы кричали: “За Родину! За Сталина!” Теперь у нас нет никакой идеологии. Нет лозунгов, объединяющих людей, как было тогда: “Все для фронта! Все для победы!” А ведь под этим девизом трудились тогда на фабриках и заводах даже дети и женщины. Это были не просто громкие слова – люди искренне верили в то, что говорят».
