Через час пути первая потеря. Сразу три человека проваливаются в колодец – глубокую яму, прикрытую настом. Кто-то поленился лишний раз щупом поработать...
Колодец, к счастью, оказывается неглубоким, метра в три. Боевиков вытаскивают. Но они промокли по пояс. Одежда находится, но даже переодеваться на ветру и холоде – здоровья это не прибавит. И тут же еще один боевик проваливается в трещину. Здесь уже глубоко. Имамов сам подходит, прикрепляет веревку к поясу, подползает к краю. Чувствует, как под руками проседает снег, грозя и его утянуть в страшную глубину. Но Руслан Вахович спокоен и нетороплив, передвигается к краю сантиметр за сантиметром и заглядывает в провал. Там темно, ничего не видно, но видно, что трещина широка, тянется косо и грозит другим такой же страшной смертью... А что это падение – смерть, сомневаться не приходится.
Но на всякий случай Руслан Вахович кричит:
– Э-эй... Где ты?..
– Ы-ы-ы... – отвечает ему эхо и стрясывает часть покрова, снежный провал прорисовывается по длине, предупреждая других.
Имамов осторожно отползает и выпрямляется только на проверенном месте:
– Все... Обходим... Соблюдать осторожность...
Движение возобновляется при абсолютной тишине. Даже ветер в этот момент стихает и перестает шелестеть поземкой, словно чувствует траурность момента.
Примерно на середине подъема начинает чувствоваться приближение скорого вечера. Но, передвигаясь в таком темпе, отряд успевает занять перевал и стать контролирующей пространство силой, то есть сделать то, к чему стремится второй отряд, идущий навстречу. Предстоящий маленький успех радует. Командир обменивается парой фраз с начальником штаба. Тот тоже доволен и даже улыбается:
– Без привала обойдемся?
– Про это и говорить не надо. Никаких привалов. – Имамов категоричен.
– Вертолеты! – кричит кто-то со стороны.
Шума двигателя и хлопанья винтов не слышно, должно быть, поверху гуляет ветер и относит звуки, но Руслан Вахович, задрав голову, отлично видит четыре вертолета, пролетающие чуть в стороне.
– Сейчас НУРСами
[18]
«поливать» начнут...
– Это не ракетоносцы, – отвечает эмир. – Это десант. Вперед! Не задерживаться. Они, кажется, не к нам...
Когда ледник резко, с виражом и вздыбленными участками поверхности, поворачивает и начинает более крутой подъем, новое несчастье – теперь в трещину попадают сразу двое. Один падает на колено, провалившись под наст одной ногой, но еще цепляясь за неверную снежную поверхность, второй руку протягивает, пытаясь товарищу помочь, неосторожно вперед шагает, и вместе они с громким быстро тонущим криком скользят в разлом. А сверху на головы несчастным с треском сваливается многотонная толща с двух сторон покрывающего трещину снега. В этот раз никто даже к краю провала не подходит. Просто останавливаются, замирая в ужасе, представляя в душе каждый, как именно он падает, и тут же возобновляют движение, обходя препятствие по краю ледника, под скалами, где гряда недавней осыпи не засыпана снегом. По таким грядам ходить безопаснее всего, но попробуй-ка определи, где есть гряда, где ее нет, где новый провал поглотил и осыпь, а верх замаскировал внешне прочным покровом.
Имамов вздыхает. Треть пути, а потери, как в бою... Но все же дает команду:
– Вперед! Не задерживаться! И, главное, соблюдать...
Отряд и так стремится преодолеть опасный участок как можно быстрее. Каждый на подсознательном уровне стремится, забывая, что торопливость может и не позволить ему это сделать. Но сейчас и Имамов не договаривает фразу, замерев, и другие останавливаются, слушая воздух.
– Ложись! – успевает Руслан Вахович дать новую команду и одновременно со всеми утыкается носом в снег.
Хорошо, что мины в полете «поют», приближаясь к цели, и предупреждают об опасности.
Мина взрывается в самом центре ледника, сотрясая лед и толстый снежный покров, поднимая над ним на большой поверхности легкий слой снежной пыли. И обнажает еще одну трещину – впереди. Как раз там, куда шел командир. Еще бы три шага, только три шага... А у него нет щупа для определения безопасного пути.
А со стороны уже с воем летит новая мина, не позволяя поднять голову и осмотреться...
3
Аббас первым замечает впереди новый след. Он идет ведущим, сменив на этой трудной работе сильного и выносливого Раундайка, и издали видит почти дорогу – так сильно наст протоптан, так много людей прошло.
– Дукваха! – зовет Аббас самого опытного в маленькой группе человека.
Дуквахе тяжело. При быстрой ходьбе кровь в теле бегает быстрее и заполняет рану. В группе уже кончаются перевязочные пакеты, а Дуквахе нужны все новые и новые тампоны, потому что старые пропитываются кровью очень быстро. И силы он теряет на глазах, вместе с безостановочно текущей кровью. При таких ранениях лежать надо спокойно, не волноваться, чтобы рана засохла и перестала кровоточить. А приходится идти и идти, причем в таком высоком темпе, что не каждому здоровому это может оказаться по силам...
Аббас порой смотрит на эмира с жалостью, но и с уважением. Глаза потускнели, лицо уже не кривится в пугающей улыбке и не обнажает торчащие вперед зубы. Дукваха придерживает раненую руку здоровой рукой. Ему кажется, что так кровь бежит по венам медленнее. И боль так приглушается.
– Дукваха, – повторно, теперь уже громче, зовет Аббас и останавливается, поджидая эмира.
Рядом с молодым командиром останавливаются Раундайк и Николай. Тоже смотрят вперед – след видно хорошо. Подтягивается и Дукваха, но не останавливается, а устремляется к следу, выходя на роль ведущего. Дукваха держится неестественно прямо. Так прямо, как никогда не ходит обычно, а обычно он слегка неуклюже косолапит. Сейчас прямой корпус и непривычность положения заставляют его лучше на ногах держаться. Только около широкого следа эмир останавливается и в раздумье замирает.
– «Волкодавы»... – предполагает Николай.
Что солдаты федералов, что боевики – все носят одинаковую, удобную для войны обувь. И по следу трудно определить, кто здесь прошел. Дукваха с натугой, но не издавая ничего похожего на стон, приседает. Трогает следы пальцем. Точно так же делает Раундайк. И как всегда часто моргает. К его морганию все уже привыкли настолько, что в другом виде журналиста не представляют.
– Похоже, два джамаата прошли, – говорит вдруг не Дукваха, опытный эмир, а именно Раундайк, до этого вообще не воспринимаемый как серьезный боец и тем более как человек, умеющий читать следы.
– Почему так думаешь? – уже Дукваха спрашивает.
– Федералы не так ходят.
– «Летучие мыши» так ходят, – вслух размышляет Дукваха. – Они строй не любят. Если это офицеры, то вполне могут так идти. Никакого строя... Но... Но для «летучих мышей» их слишком много... Может, ОМОН?
