Послушайте рассуждения Найшуля, которыми он и сегодня гордится: «Я бы сказал еще, на какие страны мы ориентировались… Для меня в 90-м году, особенно после той поездки, были и остаются очень релевантной страной Чили. Страной, у которой очень много чему надо научиться… И с этим связана проблема, которая до сих пор не решена, — это неспособность связать реформы с традициями России. Неспособность в 85-м году, неспособность в 91-м, неспособность в 2000-м и неспособность в 2004 году — неспособность у этой группы и неспособность у страны в целом. Никто не представляет себе, как сшить эти две вещи… То, что можно сделать на голом месте, получается. Там, где требуются культура и традиция, эти реформы не работают. Скажем, начиная от наукоемких отраслей и банковского сектора, кончая государственным устройством, судебной и армейской реформой. Список можно продолжить».
Можно ли представить себе более дикий взгляд на советскую систему хозяйства? Учиться у Чили! Никакие критерии подобия между двумя системами не выполняются, но Найшулю нравится (почему-то он считает, что Чили это множественное число — от Чиля, что ли?)
. Для реформаторов характерна «неспособность связать реформы с традициями России» (на эту неспособность у «страны в целом» нечего кивать, это просто глупая риторика)! Неспособен, так что ж ты берешься! В этом есть какая-то детская дебильная безответственность. Какое голое место, где в России такое голое место, где у Гайдара с Найшулем «получилось»? Страшный регресс в мышлении.
И ведь весь интеллектуальный инструментарий этих «бригад» пресса и телевидение довольно широко вбили в общественное сознание. Вспомним хотя бы ставшее общепринятым утверждение, будто рыночная экономика (капитализм) является «естественным» типом хозяйства — в отличие от советского, «неестественного».
Экономист, многолетний декан факультета экономики МГУ Г.Х.Попов изрек в своей книжке «Что делать»: «Социализм пришел, как нечто искусственное, а рынок должен вернуться, как нечто естественное». Заметим, что у него еще есть признаки стыда, так что он подтасовывает понятия — противопоставляя социализму капитализм, он заменяет это слово туманным термином «рынок».
А.Стреляный, ведущий радио «Свобода», выступая 18 мая 2001 г., сказал, например: «Всё советское народное хозяйство, от первого тракторного завода до последней прачечной, появилось на свет неестественным путём. Не рынок, не потребитель решал, где строить тот или иной завод или мастерскую, что там клепать и сколько, а чиновник, Госплан. Эти искусственные создания (артефакты) и существовать могли только в искусственной среде, что значит за счёт казны, а не потребителя».
Поразительно, как с помощью идеологии удалось замечательным образом стереть в общественном сознании вполне очевидную вещь — хозяйство, а тем более экономика, суть явление социальное, присущее только человеческому обществу. Это порождение культуры, а не явление природы. Называть «естественным» завод, построенный «по указке потребителя, а не Госплана» — глупость. Это такой же «артефакт», могущий «существовать только в искусственной среде». Ну как могли наши инженеры и учителя столько лет слушать подобную чушь и поддакивать ей!
Рыночная экономия тем более не является чем-то естественным и универсальным. Уж если на то пошло, естественным (натуральным) всегда считалось именно нерыночное хозяйство, хозяйство ради удовлетворения потребностей — потому-то оно и обозначается понятием натуральное хозяйство. Разве не странно, что образованные люди перестали замечать эту отраженную в языке сущность.
Более того, придание обществу черт дикой природы (в частности, к этому сводится социал-дарвинизм) — культурная болезнь Запада, давно осмысленная и во многом преодоленная. Казалось невозможным, чтобы она в конце ХХ века вдруг овладела умами российской интеллигенции — ведь много предупреждений было сделано не только русскими философами, но и с самого Запада?
Виднейший американский антрополог М.Сахлинс пишет: «По кpайней меpе начиная с Гоббса склонность западного человека к конкуpенции и накоплению пpибыли смешивалась с пpиpодой, а пpиpода, пpедставленная по обpазу человека, в свою очеpедь вновь использовалась для объяснения западного человека. Результатом этой диалектики было опpавдание хаpактеpистик социальной деятельности человека пpиpодой, а пpиpодных законов — нашими концепциями социальной деятельности человека… С XVII века мы попали в этот порочный кpуг, поочеpедно пpилагая модель капиталистического общества к животному миpу, а затем используя обpаз этого «буpжуазного» животного миpа для объяснения человеческого общества… Похоже, что мы не можем выpваться из этого вечного движения взад-впеpед между окультуpиванием пpиpоды и натуpализацией культуpы, котоpое подавляет нашу способность понять как общество, так и оpганический миp… В целом, эти колебания отpажают, насколько совpеменная наука, культуpа и жизнь в целом пpонизаны господствующей идеологией собственнического индивидуализма»
.
Почему наша интеллигенция, уверовав в рынок, не послушала крупнейшего западного экономиста ХХ века Дж.М.Кейнса? Ведь он специально обсуждал главный аргумент идеологии — апелляцию к естественному порядку вещей, к якобы «природным» законам общественной жизни. Он вскрыл методологическую ловушку, скрытую в самом понятии «естественный», и отверг правомерность распространения этого понятия на общество. Для кого он это делал? Мы переживаем уникальный в истории культуры случай, когда интеллектуальная, в том числе научная, элита выступает в идеологии как сила обскурантистская, антинаучная.
Рыночная экономика — недавняя социальная конструкция, возникшая как глубокая мутация в очень специфической культуре Запада. Только равнодушием нашей интеллигенции к фундаментальным категориям можно объяснить тот факт, что в массе своей она даже не попыталась вникнуть, какого типа жизнеустройство реформаторы пытаются навязать России. Рынок был представлен идеологами просто как механизм информационной обратной связи, стихийно регулирующий производство в соответствии с общественной потребностью через поток товаров. То есть, как механизм контроля, альтернативный плану. Но ведь это мелочь! Дихотомия «рынок-план» несущественна по сравнению с глубинным смыслом понятия рынок как общей метафоры всей западной цивилизации.
Эта метафора означает, что буквально все человеческие отношения должны сводиться к купле-продаже, эквивалентному обмену (это называется «трансакционное мировоззрение»). Например, теория государства строится аналогично теории рынков, на которых политические партии в избирательном процессе ведут торг с избирателями, «продавая» за их голоса свои программы («Экономическая теория демократии» А.Даунса). За свой анализ политики, представленной как институт обмена, Дж.Бьюкенен получил Нобелевскую премию.
К рынку сводится в этом мировоззрении любой общественный институт: университет становится рынком знаний, а учитель из подвижника превращается в торговца услугами. Даже церковь становится рынком «причастности к Богу и его закону». В этом мировоззрении любая духовная ценность сводится через возникающие при ее движении трансакционные издержки к цене. Потому и бытует афоризм: «Запад — это цивилизация, знающая цену всего и не знающая ценности ничего». Неужели наша интеллигенция мечтала о таком исходе русской культуры?
