А вот статистически значимый, массивный симптом. Государственный доклад «О состоянии здоровья населения Российской федерации» (М., 2000) гласит: «Непосредственными причинами ранних смертей является плохое, несбалансированное питание, ведущее к физиологическим изменениям и потере иммунитета, тяжелый стресс и недоступность медицинской помощи». И при этом президент считает социальные обязательства государства избыточными и призывает их сокращать! И получает подавляющее большинство голосов избирателей.
Обещание «помощь предоставлять прежде всего тем, чьи доходы существенно ниже прожиточного минимума» также не является рациональным, даже если принять его за лишенный реального содержания штамп. Что значит «существенно ниже»? Насколько ниже прожиточного минимума должны быть доходы, чтобы человеку оказали помощь при отказе от государственного патернализма? Сколько копеек составит эта помощь?
На деле концепция «адресной» помощи является социальной демагогией, добиться ее даже в богатых странах удается не более трети тех, кто должен был бы ее получать (например, жилищные субсидии в США получают лишь 25% от тех, кто по закону имеет на них право). Проверка «прав на субсидию» и оформление очень дороги и требуют большой бюрократической волокиты — даже при наличии у чиновников доброй воли и страстного желания помочь беднякам. На деле именно наиболее обедневшая часть общества не имеет ни грамотности, ни навыков, ни душевных сил для того, чтобы преодолеть бюрократические препоны и добиться законной субсидии.
Поэтому, как говорил премьер-министр Швеции Улоф Пальме, если доля нуждающихся велика, для государства дешевле применять не адресную, а автоматическую систему помощи — или оказывать ее всем на уравнительной основе (например, через цены или через дотации отрасли вроде теплоснабжения).
Но другая мысль Пальме гораздо более важна, и уж она-то, казалось бы, должна быть близка нашей культуре. Она заключается в том, что сама процедура оформления субсидии превращается в символический акт — на человека ставится клеймо бедного. Это — узаконенное признание слабости (и отверженности) человека, которое само по себе становится фактором консервации бедности и углубляет раскол общества. Тот факт, что элита нашей либеральной интеллигенции, даже та ее часть, которая пропагандировала «шведскую модель», не заинтересовалась и даже словом не обмолвилась о важной и многозначительной книге Улофа Пальме «Шведская модель». Разве это не признак иррациональности?
Наконец, совершенно иллюзорным, аутистическим, является и довод, посредством которого В.В.Путин отвергает политику государственного патернализма: «Отказ от нее диктуется… стремлением включить стимулы развития, раскрепостить потенциал человека, сделать его ответственным за себя, за благополучие своих близких».
Это социал-дарвинистская утопия, согласно которой погрузить человека в нищету и обстановку жестокой борьбы за существование означает «раскрепостить его потенциал, сделать его ответственным за себя, за благополучие своих близких». Это представление противоречит и данным антропологии, и историческому опыту. На деле все наоборот! Советский опыт показал, что спокойствие и уверенность в завтрашнем дне позволяют человеку плодотворно отдаться творческой работе и воспитанию детей — вот тогда и раскрывается потенциал человека. По этому же пути развития с опорой на государственный патернализм пошли Япония и страны Юго-Восточной Азии.
Столь же наглядно опыт РФ показал, что нынешний стресс и лихорадочная гонка ведут к небывалой смертности, заболеваемости и преступности — и потенциал человека съеживается. Данные американских социологов также показывают, что даже в США с их колоссальным накопленным богатством социал-дарвинистский подход к обществу и его сознательное превращение в арену борьбы за существование привело к большим потерям человеческого потенциала и аномально высокому уровню преступности
.
При этом В.В.Путин признает, что РФ переживает демографическую катастрофу, но уходит от того, чтобы выявить причинно-следственные связи этого явления. Он никак не связывает сокращение населения с проводимым его правительством курсом реформ. В своем первом Послании Федеральному собранию в 2000 г. он сказал: «Нас, граждан России, из года в год становится все меньше и меньше. Уже несколько лет численность населения страны в среднем ежегодно уменьшается на 750 тысяч человек. И если верить прогнозам,… уже через 15 лет россиян может стать меньше на 22 миллиона человек. Я прошу вдуматься в эту цифру: седьмая часть населения страны. Если нынешняя тенденция сохранится, выживаемость нации окажется под угрозой».
Выживаемость нации под угрозой, но курс реформ обсуждению не подлежит! И ведь сдвиг социальной политики к полному свертыванию государственного патернализма после прихода В.В.Путина вызвал новый рост смертности даже при очень благоприятной для РФ конъюнктуре цен на нефть. Сам В.В.Путин отмечает в Послании 2003 года: «В последние годы смертность населения продолжала расти. За три года она увеличилась на 10%. Продолжала снижаться и ожидаемая продолжительность жизни. Печальная цифра — с 67 лет в 1999 г. до 64 — в 2002 г.».
Признавать факт аномально высокой смертности и даже угрозу выживаемости нации — и уходить от выявления причин столь фундаментального явления — значит полностью выводить обсуждение проблемы за рамки рационального дискурса. При таком подходе выход из кризиса может произойти только случайно или через нахождение гениального решения в тайном кружке хунты просвещенных правителей. Но масштаб кризиса не таков, чтобы существовал хоть один шанс на такое счастье.
Первая сфера, в которой власти пытаются ввести «адресные» субсидии вместо субсидирования отрасли в целом, является ЖКХ. На этом примере видно, насколько иррациональными становятся рассуждения политиков, которые стремятся обосновать это изменение.
В конце ноября 2002 г., Госдума внесла в Закон Российской Федерации “Об основах федеральной жилищной политики” важные изменения и дополнения. Чтобы принять закон в Госдуме в третьем чтении, его пришлось четыре раза переголосовывать — и в итоге он был принят с перевесом всего в один голос.
Госдума уклонилась от того, чтобы внятно изложить смысл изменений. Упор был сделан на изменении тарифов по оплате жилья и коммунальных услуг. Такое восприятие нового закона — типичный случай нашего общего неумения различить за тягомотиной юридических формулировок важного изменения всего жизнеустройства в стране. Причем такого изменения, которое коснется каждой семьи.
Главное то, что реформаторы взяли за принцип переход от удовлетворения потребности в жилье на основе уравнительного (естественного и гражданского) права на жилье к обеспечению лишь платежеспособного спроса на жилье и коммунальные услуги. То, что является условием физического выживания людей, сделали предметом купли-продажи на рынке.
Стоит заметить, что превращение права на жилье в конституционное (то есть гражданское) право, что было безусловно высшим социальным достижением, с самого начала рассматривалось как важное препятствие перестройки и рыночной реформы. Идеологам пришлось вывернуть мозги наизнанку, ссылаться и на Маркса, и на жестокости капитализма, чтобы как-то обосновать необходимость лишения граждан права на жилье. В важной книге времен перестройки можно было прочитать такое рассуждение: “Для административной системы жилье — рычаг манипуляции, закрепощения работников, рычаг власти. Эта ситуация характерна не только для нашей административной системы, она в каком-то смысле является типичной. Еще задолго до появления советских чиновников “английские фабриканты, владельцы рудников и горнозаводчики практически убедились, какое давление могут они оказывать на бастующих рабочих, если они одновременно являются домохозяевами этих рабочих” /Ф.Энгельс. К жилищному вопросу. К.Маркс, Ф.Энгельс. Соч. Т. 18, с. 242/. Вот почему небезосновательна тревога за судьбу перестройки: действующая модель жилищных отношений — один из самых эффективных ее тормозов …
