Сам П.Элкок не склонен присоединиться к выводу социологов-марксистов, согласно которому бедность категорически присуща капиталистическому строю и в принципе не может быть в нем искоренена. Он считает, что капитализм далеко не полностью господствует в экономике даже Великобритании и оставляет довольно большое пространство для некапиталистических форм производства и распределения (доводов в пользу того, что это пространство достаточно велико, он не дает). Однако он признает, что капитализм создает бедность: «Работодатели стремятся поддерживать излишек рабочих, готовых и желающих быть нанятыми на работу по самой низкой цене. Политика государства по отношению к проблеме бедности всегда откровенно подчинялась таким требованиям и породила приоритеты, создавшие образы бедности и потребностей бедных».
Исследователь бедности, удостоенный за свой труд «Политэкономия голода» Нобелевской премии по экономике, А.Сен показывает, что бедность не связана с количеством товаров (шире — благ), а определяется социально обусловленными возможностями людей получить доступ к этим благам. В социальной реальности даже богатейших стран Запада бедность является обязательным элементом («структурная бедность»).
В.Глазычев приводит такие сведения: «По официальным данным на 1 января 2003 г. 20,2% жителей Нью-Йорка имели доходы ниже федерального уровня бедности, еще 13% находились чуть выше этой черты. В 2001 г. один миллион ежедневно получал свою похлебку в благотворительных столовых — и еще 350 тысяч эту похлебку не получили, так как на них не хватило еды. Насчитывалось 600 тысяч низкооплачиваемых работников, из которых у 56% нет медицинской страховки, а у 52% не было фиксированной платы. В городе насчитывалось 38 тысяч бездомных»
.
Эта крайняя бедность в богатейших стран Запада служит важным фактором консолидации гражданского общества. Каждый гражданин, и прежде всего наемный работник, всегда должен иметь перед глазами печальный пример людей, выброшенных из общества. Таким наглядным образом и скрепляется «общество двух третей» — потому-то им и в голову бы не пришло, устраивать, подобно сытым советским гражданам, рискованные перестройки своего социального порядка.
П.Элкок пишет: «Этот подход ярко выражен в Законодательном Акте о Бедных, принятом в 1601 г. во время правления Елизаветы I, и целью его, согласно Голдингу и Миддлтону (Golding and Middleton, 1982), была рабочая дисциплина, устрашение и разделение. Закон о Бедных оказался самым значительным достижением, очертившим развитие политики по отношению к бедности вплоть до конца XIX века; политика эта строилась преимущественно на контроле и устрашении. Особенно отчетливо это можно наблюдать в случае с институтом работного или исправительного дома. Работные дома — это учреждения, куда могли послать бедняков и нищих, если они себя не обеспечивали. Это было способом избавления от бедности, однако режим в работных домах был исключительно суровым и выполнял функцию наказания — чтобы настоящие и потенциальные обитатели таких домов не считали их желанной альтернативой занятости и самостоятельному добыванию хлеба.
Преобладающим убеждением было то, что бедность суть продукт взаимодействия лени и греха, и, следовательно, политика государства должна стремится противостоять влиянию последних посредством поощрения самообеспечения и наказания зависимости. Не простым совпадением было и то, что это также усиливало трудовую дисциплину среди рабочих, нагоняя на них страх потерять работу и оказаться в бедности… Таким образом, самые первые попытки управиться с бедностью в общих чертах сформировали политику, направленную на контроль за бедными.
Реакция государства на бедность, выражающаяся в контроле над бедными и их дисциплинировании, создала модели как проблемы бедности, так и политики по отношению к ней. И то, как мы видим бедность сейчас, а также то, как мы меняем наше к ней отношение, во многом определено этим историческим наследием. Разделение на работающих и неработающих бедных, на достойных и недостойных бедных и в современной Британии складывается под влиянием этих представлений о бедности».
И философские основания советского строя, и лежащая в их основе антропология, несущая на себе отпечаток крестьянского общинного коммунизма, и русская православная философия, и наши традиционные культурные установки исходили из совершенно другой установки: бедность есть порождение несправедливости и потому она — зло
. Таков был официально декларированный принцип и таков был важный стереотип общественного сознания. В этом официальная советская идеология и стихийное мироощущение людей полностью совпадали.
Надо особо подчеркнуть, что понимание бедности как зла, несправедливости, которую можно временно терпеть, но нельзя принимать как норму жизни, вовсе не является порождением советского строя и его идеологии. Напротив, советский строй — порождение этого взгляда на бедность. Вот выдержка из старого дореволюционного (хотя и издания 1917 г.) российского учебника: “Юридическая возможность нищеты и голодной смерти в нашем нынешнем строе составляет вопиющее не только этическое, но и экономическое противоречие. Хозяйственная жизнь всех отдельных единиц при нынешней всеобщей сцепленности условий находится в теснейшей зависимости от правильного функционирования всего общественного организма. Каждый живет и дышит только благодаря наличности известной общественной атмосферы, вне которой никакое существование, никакое богатство немыслимы. Бесчисленное количество поколений создавало эту атмосферу; все нынешнее общество в целом поддерживает и развивает ее, и нет возможности выделить и определить ту долю в этой общей работе, которая совершается каждой отдельной единицей. Пусть доли этих единиц неравны, но доли эти есть и они обязывают все общество к тому, чтобы признать по крайней мере право каждого человека на обеспечение известного минимума необходимых средств на тот случай, если он сам по каким бы то ни было причинам окажется не в состоянии себя содержать. Другими словами, за каждым должно быть признано то, что называется правом на существование.
Мы знаем, что в прежнее время забота о выброшенных за борт экономической жизни лицах лежала на тех или других более тесных союзах — роде, общине, цехе и т.д. Но мы знаем также, что ныне все эти союзы оттеснены, а то и вовсе уничтожены государством; это последнее заняло по отношению к индивиду их прежнее властное место; оно претендует на многие, прежде им принадлежавшие права (например, право наследования); естественно поэтому, что оно должно взять на себя и лежавшие прежде на них обязанности. Только при таком условии вступление на место прежних союзов государства будет подлинным прогрессом, подлинным расширением общественной солидарности. И действительно, как известно, призрение бедных, сирот и т.д. считается одной из государственных забот. Но все это нынешнее призрение построено на идее милости и потому не может не быть недостаточным) унизительным для тех, на кого оно распространяется. Между тем дело идет не о милости, а о долге общества перед своими сочленами: каждый отдельный индивид должен получить право на свое существование…
Признание права на существование окажет, без сомнения, огромное влияние и на всю область экономических отношений: положение «экономически слабых» станет прочнее и сделает их более устойчивыми в борьбе за цену предлагаемого ими труда и за лучшие условия жизни. Защищенные от опасности голодной смерти, они не так легко пойдут в сети хозяйственной эксплуатации.
