Как бы то ни было, но дон Филипп унаследовал от отца не только огромные владения
[37]
, не только лучшие в Европе испанские войска, но и огромный, сокрушающий государственные финансы долг в 20 миллионов дукатов золотом – это притом, что доходы составляли сумму примерно в шесть раз меньшую, не более 3 миллионов в год. При этом свернуть военные операции и тем самым резко сократить военные расходы он не мог. Мир с Францией не прекратил ни войны с Турцией на Средиземном море, ни трудностей в Нидерландах.
Ситуация там мало-помалу переставала быть «…операцией по наведению должного порядка…» – и множить количество своих врагов королю Испании было совершенно не с руки.
В 1567 году «серебряный флот» доставил в Испанию такое количество серебра и золота, что кредит дона Филиппа восстановился, он смог дать герцогу Альбе достаточно средств на набор 30 тысяч солдат.
Считалось, что этого достаточно для сокрушения мятежа, а там будет видно.
Так что королеве Англии были заявлены протесты, ей попеняли за недружественное поведение ее подданных, она дала все положенные в таких случаях заверения в том, что это все мелкие недоразумения и что виновные в них «…пообещали так больше не делать…», – и все пошло себе по-прежнему, кроме разве что того, что испанский посол в Англии посоветовал своему суверену «…поощрить деятельность английских католиков…». Мысль эта, вообще говоря, была встречена доном Филиппом с большой долей скептицизма. Не верил в ее успех и герцог Альба, хотя счел возможным выделить 10 тысяч дукатов на это самое «…поощрение…».
В конце концов, подрывные действия стоят куда дешевле открытой войны – почему же не попробовать?
II
Новый посол Испании при дворе Елизаветы, дон Гуэрау д’Эспе (Guerau de Espe), начал действовать, и весьма энергично. В частности, он поговорил с Чарльзом Невиллом, 6-м графом Уэстморлендом, и с Томасом Перси, 7-м графом Нортумберлендом, и сообщил им, как полезно было бы отстранение от дел этого несносного выскочки, сэра Уильяма Сесила. Посол был прекрасно осведомлен и о том, что они оба сэра Уильяма очень не любят, и о том, что они – самые знатные вельможи севера Англии, где симпатии к «старой религии» остались еще со времени восстания Благодатного Паломничества.
А близким родственником графа Уэстморленда был Томас Говард, 4-й герцог Норфолк, единственный в ту пору герцог Англии, человек, в чьих жилах текла доля крови Плантагенетов. Посол полагал, что он был бы самым подходящим супругом для томящейся в неволе королевы Марии Стюарт и что этот брак пошел бы к большой пользе в деле улучшения отношений между Испанией и Англией. Вообще-то третий муж королевы Марии, Ботвелл, в 1568 году был еще очень даже жив, так что с ее новым замужеством посол как бы торопил события – но в принципе он был прав. Если бы удалось уладить такие незначительные мелочи, как возможное двоемужество королевы Шотландии, многое действительно пошло бы по-другому.
Томас Говард, 4-й герцог Норфолк, был относительно молод – ему было всего лишь 34 года, – он был самым богатым из магнатов Англии, доводился родственником королеве Елизавете, потому что ее мать, Анна Болейн, была племянницей 2-го герцога Норфолка, деда Генри Говарда, – почему же ему не жениться на Марии Стюарт?
Идея, в принципе, пришлась ему по душе, и он даже обсудил ее с лордом Робертом Дадли. И лорд, безусловно и полностью преданный Елизавете, мысль эту не отверг. Но его мысли резко поменяли свое направление, когда возможный брак Норфолка стали связывать со слухами о зреющем заговоре на севере Англии, да еще и с возможным участием в нем испанского посла.
Он поговорил с королевой Елизаветой.
Она пришла в ярость, вызвала Норфолка к себе, отчитала его за участие в такой недостойной интриге и потребовала повиновения и полного разрыва всех переговоров с Марией Стюарт и ее советниками. Герцог немедленно пообещал так и сделать, прибавил, что не чувствует к королеве Шотландии никакой любви, что он даже опасался бы жениться на ней, дабы не разделить ненароком судьбы ее второго мужа, лорда Дарнли, – и все это было принято более или менее доборожелательно. Герцог хорошо бы сделал, если б он на этом свои оправдания и закончил. К сожалению, он пошел дальше и сказал своей королеве, что «…его доходы ненамного меньше доходов всего Королевства Шотландия…» и что у себя в замке в Норвиче он «…чувствует себя равным кое-кому из королей…».
Уже потом, намного позднее описываемых событий, графиня Уэстморленд выразит мнение, что герцог Норфолк, несмотря на свое высокое происхождение, все-таки человек очень глупый.
Пожалуй, она была права.
III
Слухи о готовящемся на севере восстании оказались справедливы. Королева немедленно вызвала к себе Норфолка и велела графу Сассексу, назначенному ею командовать войсками на севере, вызвать в Йорк Нортумберленда и Уэстморленда. Герцог Норфолк сперва сказался больным, но потом с очень большой неохотой, но все-таки последовал приказу и явился ко двору. «Северные графы» – Нортумберленд и Уэстморленд – его примеру не последовали. Они решили, что зашли слишком далеко, чтобы останавливаться, развернули знамена и 16 ноября 1569 года пошли на Дурэм, центр важного епископата севера. В соборе города они публично разорвали Библию на английском языке – согласно католическому обряду, Библия должна была быть на латыни.
20 ноября в соборе Рипона была торжественно отслужена месса – впервые за многие годы в Англии в присутствии множества людей открыто прошло католическое богослужение. Войско графов уже составляло 1700 кавалеристов, и около 4000 довольно дезорганизованной пехоты. Восставшие ожидали помощи из Нидерландов – утверждалось, что герцог Альба уже грузит пушки на свои корабли и что его бесстрашные ветераны вскоре прибудут в Англию и «…обнажат свои мечи в защиту старой веры…». Был организован рейд к замку Татбери (Tutbury), где содержалась Мария Стюарт – но ее загодя перевели подальше на юг, в Ковентри, никакой испанской высадки не было и в помине, и восстание начало угасать, даже еще и не встретившись с королевским войском. В середине декабря бегство стало повальным. Граф Уэстморленд сумел бежать морем и добрался до ставки Альбы в Брюсселе. Его имения были конфискованы. Граф Нортумберленд бежал сушей в Шотландию. Его выдали в Англию в порядке любезности, но все-таки за деньги. Взнос в 2000 фунтов стерлингов был уплачен из казны.
Графу отрубили голову на рыночной площади в центре города Йорка.
По северу прошла волна репрессий. Все, кто был уличен в участии в восстании, делились на две категории: на людей с собственностью и на тех, с кого взять было нечего. Неимущих вешали сразу – их набралось около семисот, – а остальных было велено судить. Дело было не в милосердии, конечно, а в том, что по закону обвинение в государственной измене влекло за собой конфискацию имущества. Королева Елизавета была скуповата, в вопросы ведения бухгалтерии вникала самолично и совершенно не желала разоряться даже на такой вещи, как подавление восстания. Поэтому войска были распущены почти сразу, и проведение облав было возложено на «…лояльных подданных Короны…», которые получали некую долю конфискованного.
