Июльский саммит в Москве был предназначен для демонстрации нового «двухдорожечного» подхода к сотрудничеству и предусматривал не только переговоры в рамках саммита с российским руководством, но и встречи с «гражданским обществом» — речь в Российской экономической школе, встречи с представителями оппозиции, «самыми видными критиками, каких мы только смогли найти в российском правительстве», по словам Макфола.
Первый день был посвящен переговорам с президентом Медведевым, но Обама также пожелал встретиться и с премьер-министром. Второе утро началось с завтрака на веранде дачи Путина — с настоящего пира с икрой. Запланированная продолжительность встречи составляла один час, однако она затянулась на два с половиной. Обама начал с вопроса Путину: «Как же мы до этого докатились — до такой низкой точки в американо-советских отношениях в последние годы?» К счастью, Обама умеет слушать. Ответ Путина целиком занял первый час.
Он обратился к истории отношений двух стран, оседлал любимого конька, вспомнил о бомбардировках Сербии Западом, перечислил все проявления неуважения в последующие годы: противоракеты, Ирак, ВТО, расширение НАТО, ПРО, Косово… Макфол считал, что если о форме еще можно было поспорить, то в сущности «премьер-министр, говорил то, с чем, по моему мнению, мог согласиться президент Обама — что если мы сосредоточим внимание на наших интересах и прагматично обсудим пункты, по которым мы согласны или не согласны, мы сможем сотрудничать». Обаме этот урок истории даже пошел на пользу, потому что позволил ему подчеркнуть, отвечая Путину: ну что ж, а я другой, я новичок, я не хочу, чтобы прошлое настойчиво преследовало будущее. Я действительно хочу, чтобы в отношениях с Россией наступила «перезагрузка».
Саммит достиг своих целей, но удивительным и неожиданным образом. На нем не ощущалось эйфории (или напряженности), которыми обычно сопровождались саммиты представителей Востока и Запада во время холодной войны. «Обамамания» не проникла в Россию. У студентов, слушавших публичную речь Обамы, был скучающий вид.
Однако постепенно «перезагрузка» начала приносить плоды, в том числе заметный сдвиг позиции России по отношению к Ирану. Присоединившись в 2005 г. к иранской «Группе шести», Россия постоянно заявляла, что она не верит, что Иран пытается или может создать в ближайшем будущем ядерное оружие. Россия защищала свое право помогать Ирану развивать гражданскую ядерную программу и не желала поддерживать санкции. Но на первой встрече в Лондоне в апреле 2009 г. Обама поразился, услышав от Медведева, что американцы «скорее всего, лучше осведомлены», чем российская сторона, когда речь заходит об оценке угрозы наличия у Ирана баллистических ракет.
В сентябре американцы получили уникальную возможность доказать, что были правы и насчет ядерных устремлений Ирана. Президентам предстояла встреча в ООН в Нью-Йорке. Перед самой встречей советник Обамы по вопросам национальной безопасности генерал Джеймс Джонс позвонил своему российскому коллеге Сергею Приходько и сообщил, что им необходимо срочно встретиться. В номере отеля Waldorf Astoria Джонс показал Приходько сделанные разведкой снимки тайного завода по обогащению урана, который иранцы строили вблизи священного города Кум. Приходько признался в интервью: «Это был не самый приятный сюрприз, какой мы могли получить»3. Джонс говорит, что его российский коллега был шокирован, качал головой и повторял: «Плохо, очень плохо…»4
Министр иностранных дел Лавров не мог поверить своим глазам. Он отвел Макфола в сторонку и спросил:
— Почему же вы раньше ничего нам не говорили, Майк?
Макфол ответил:
— Вообще-то… мы думали, вы знаете. Они же ваши люди, а не наши!
После этого Обама и Медведев встретились, чтобы обсудить новости, и реакция Медведева на пресс-конференции породила положительные заголовки в странах Запада, поскольку он впервые заявил, что «санкции редко приводят к продуктивным результатам, но в некоторых случаях применение санкций неизбежно». Только два дня спустя, когда известие о заводе в Куме было обнародовано на саммите «Группы двадцати» в Питтсбурге, о причинах смены позиции Медведева наконец можно было догадаться. Россия и Запад впервые начали теснее сотрудничать по проблеме Ирана. В следующем июне Москва поддержала новые санкции ООН, а в сентябре даже отказалась продать Ирану зенитно-ракетную систему С-300, потеряв контракт на миллиарды долларов.
Тем временем в Женеве начались переговоры на постоянной основе по «новым СНВ». Две загвоздки стали очевидны почти сразу. Одной был обмен «телеметрической информацией» — общее пользование данными об испытаниях и запусках ракет. Второй — «собственные опознавательные знаки», по сути дела, нанесение штрих-кода на каждую ракету, чтобы их можно было отслеживать и учитывать.
Обама и Медведев принимали живое участие в этом процессе, утрясая самые важные детали в телефонных разговорах и при личных встречах. Позднее Медведев шутил, что его любимым английским словом стало «телеметрия».
Одна из встреч состоялась в декабре в Копенгагене, где оба лидера участвовали в переговорах по проблеме изменения климата. Повсюду в городе велись дискуссии о глобальном потеплении, Обаме и Медведеву достался импровизированный «конференц-зал» — огороженное шторами помещение в магазине женской одежды, по соседству с толпой обнаженных манекенов. Атмосфера оказалась располагающей. Обама объяснил концепцию «собственных опознавательных знаков»: «Послушайте, мы просто будем наносить штрих-коды на ракеты, чтобы вести им учет. Ведь на это и рассчитан договор».
Участники переговоров с российской стороны противились этому, утверждая, что «если мы подпишем договор, то выполним его условия», так что не следует подозревать их в стремлении смошенничать. Но Медведев увидел в этом предложении смысл. «Ладно, — сказал он, — но если все будет по-честному. Чтобы и вы делали это, и мы, чтобы процесс происходил симметрично».
За этим прорывом последовал еще один, относящийся к телеметрии, и казалось, что подписание соглашения уже совсем близко. В январе генерал Джонс позвонил Обаме из московского аэропорта после переговоров, на которых, по-видимому, было принято решение.
Но возникла одна помеха. Американцы полагали, что российская сторона согласна заключать договор о стратегическом вооружении отдельно, безотносительно оборонительного вооружения. Но замена, выбранная Обамой для противоракетного щита Буша, постепенно начинала приобретать конкретные очертания, и она не нравилась российской стороне. Вместо радара в Чешской Республике и перехватчиков в Польше Обама разработал так называемый поэтапный адаптационный подход, который во многих отношениях мог представлять даже более значительную потенциальную угрозу для России. Подходом были предусмотрены чрезвычайно мобильные ракеты и радары морского базирования, а также базы для ракет ближнего действия в Восточной Европе. 4 февраля 2010 г. было объявлено, что эти ракеты предполагается разместить в Румынии. Видимо, по этой причине позиция Москвы стала жестче: российская сторона поняла, что собирается заключить договор, который заметно сократит ее стратегический арсенал, в то время как американцы строят заграждение прямо у российской границы.
