Последовало еще несколько более серьезных ударов. В марте «кандидаты» явно разошлись в мнениях по вопросу о применении полковником Каддафи жестких мер к недовольным в Ливии. Россия не поддержала Резолюцию Совета Безопасности ООН № 1973, санкционировавшую применение ударов с воздуха против сил Каддафи. Позиция, которую заняла Россия, представляла собой компромисс: Медведев хотел поддержать страны Запада, его министерство иностранных дел было против. Путин пришел в ярость и заявил об этом во всеуслышание. Посещая в Республике Удмуртия предприятие, производящее баллистические ракеты, он сравнил резолюцию ООН со «средневековым призывом к крестовому походу». Сказал, что озабочен «легкостью, с которой решения о применении силы принимаются на международном уровне». В этом он усматривал продолжение тенденций политики США: «При Клинтоне они бомбили Белград, Буш отправил войска в Афганистан, а затем под вымышленным, фальшивым предлогом — в Ирак. Теперь на очереди Ливия, а предлог — защита мирного населения. Но гражданское население погибает преимущественно при ударах с воздуха. Где же логика и совесть?»
Услышав слова Путина — прямую критику в адрес решения поддержать удары западных вооруженных сил, — Медведев вскипел. Внешняя политика — его забота, а не премьер-министра. За пару часов он собрал на своей даче несколько российских журналистов и вышел в сад, чтобы дать строгий и обстоятельный ответ на замечания премьер-министра. Он явно нервничал, называя замечания Путина «неприемлемыми». Разговоры о «крестовых походах», утверждал он, способны привести к столкновению цивилизаций. «Не будем забывать, — продолжал президент, — о том, чем вызваны резолюции Совета Безопасности. Они приняты в ответ на действия ливийских властей. Вот почему мы принимаем эти решения. Я считаю их взвешенными и тщательно продуманными. Мы поддержали первую резолюцию Совета Безопасности и не стали поддерживать вторую. Эти решения мы приняли осознанно, с целью предотвращения эскалации насилия… Было бы неправильно сейчас поднимать шум и уверять, что мы не понимали, что творим. С нашей стороны это осознанное решение. Такие распоряжения я отдал министерству иностранных дел, и они были выполнены».
Это был всего лишь второй случай (после инцидента с Ходорковским), когда президент Медведев твердо поставил премьер-министра Путина на место. Поэтому ни для кого не стало неожиданностью то, что через неделю пресс-секретарь Медведева, Тимакова, срочно принялась обзванивать все телеканалы, запрещая показ видеоматериалов, в которых Путин катает Медведева на новой экспериментальной машине. Бутафорская кампания была уже в разгаре.
Это была сюрреалистическая битва: если кого и требовалось убеждать, так только самих Путина и Медведева, это им предстояло решить, кто из них будет баллотироваться. (Как высказался один обозреватель, единственные выборы — те, что происходили в голове у Путина.) Но Медведев решил дать возможность высказаться людям — возможно, в надежде обеспечить себе поддержку прессы, надавить на Путина и добиться от него разрешения остаться президентом. 3 марта он произнес речь в память о 150-й годовщине отмены Александром II крепостного права в России и воспользовался случаем, чтобы представить свою идеологическую платформу, утверждая, что выход к свободе нельзя откладывать. Через несколько месяцев Путин, не желая сдаваться, выбрал свой исторический образец для подражания — не «царя-освободителя», а Петра Столыпина, известного как реформами, так и репрессиями премьер-министра в правительстве последнего царя Николая II. Столыпин проводил либеральные аграрные реформы, но обрек на казнь столько инакомыслящих, что петли на виселицах прозвали «столыпинским галстуком». Путин хвалил царского премьера и призывал установить перед Белым домом памятник Столыпину.
От призывов к свободе Медведев перешел к вопросам экономики. Произнося речь в Магнитогорске, он перечислил десять приоритетов, направленных на улучшение инвестиционного климата. И вызвал сенсацию, потребовав, чтобы правительственные чиновники, занимающие посты директоров государственных компаний, отказались от них. Среди таких был и ближайший союзник Путина Игорь Сечин, председатель совета директоров компании «Роснефть». Медведев (который сам когда-то был одновременно и заместителем премьер-министра, и председателем совета директоров «Газпрома») заявил, что впредь не должно быть так, чтобы «лидеры правительства, отвечающие за законы и постановления в промышленности, заседали в советах директоров конкурирующих компаний». Газета «Коммерсантъ» назвала предложение заменить правительственных чиновников независимыми директорами революционным: «По сути дела, Дмитрий Медведев потребовал ликвидации государственного капитализма».
Аркадий Дворкович считает, что правительству (то есть Путину) было бы трудно согласиться с таким шагом2. Социолог Ольга Крыштановская, специализирующаяся на изучении элиты, утверждает, что этот шаг был элементом тенденции, указывающей, что присутствие силовиков в государственных структурах ослабло с тех пор, как Медведев стал президентом. В кульминационный для них момент представители силовых и военных ведомств составляли 47 % правительственной элиты, в то время как летом 2007 г. эта цифра сократилась до 22 %. Но это не значит, что сила покровительства перешла от Путина к новому президенту. Крыштановская утверждает, что из 75 «ключевиков» все, кроме двоих, — по-прежнему «люди Путина»3.
Что особенно важно, крупнейшая в стране подконтрольная государству компания «Газпром» с ее сетью политических, деловых и медиасвязей получила право не подчиняться новому требованию, согласно которому члены правительства должны были оставить директорские посты (точно так же, как десятилетием раньше пережила попытки реформаторов демонополизировать ее). В конце августа выяснилось, что первый заместитель премьер-министра Виктор Зубков останется председателем совета директоров «Газпрома» (хотя от всех других директорских постов он отказался). Зубков — бывший финансовый детектив Путина, его друг со времен Санкт-Петербурга и один из попечителей его спортклуба. Дворкович объяснял, что директора «Газпрома» имеют доступ к огромным объемам «секретной информации», что осложняет назначение независимых директоров4. Эти известия подтвердили статус «Газпрома» как неприкосновенной компании.
Путин отреагировал на «программную речь» Медведева в Магнитогорске собственной продолжительной речью в Думе 20 апреля, где предостерег против «разного рода шараханий, необдуманных экспериментов, замешанных на неоправданном подчас либерализме» в экономике. Создавалось впечатление, что Путин уже не верит, что его протеже не свернет с правильного пути.
Весной 2011 года складывалось впечатление, что Путин и, возможно, Медведев, напряженно ищут альтернативные политические решения. Была предпринята официальная попытка поддержать и, по-видимому, кооптировать небольшую правоцентристскую партию «Правое дело» как одобренную либеральную «оппозицию». Первого заместителя премьер-министра Игоря Шувалова и министра финансов Алексея Кудрина поначалу обхаживали как потенциальных лидеров этой партии, но оба отклонили предложение. Тогда лидером стал один из богатейших людей страны Михаил Прохоров. Однако он поклялся превратить партию в настоящую альтернативу «Единой России» и начал яростно критиковать Кремль. От «лояльной» оппозиции же требовались совсем другие действия, и в сентябре партийный съезд, проведение которого напоминало фарс, исключил Прохорова из партии. Сам Прохоров обвинил в «приватизации политической системы» Владислава Суркова.
