Интересно проследить логику рассуждений государственного секретаря Даллеса, считавшегося среди республиканцев самым большим авторитетом в международных делах. В 1958 г. он говорил, что ради сохранения за чанкайшистами островов Куэмой и Матцу следует применить атомное оружие. Утрата этих островов якобы будет грозить США потерей влияния во всей западной части тихоокеанского бассейна – в Японии, на Окинаве и Филиппинах, а также якобы повлечет за собой вхождение в зону “чужеродного” влияния Южного Вьетнама, Лаоса, Камбоджи, Таиланда, Бирмы, Малайи и Индонезии (Даллес – Эйзенхауэру 4 сентября 1958 г.)*. Президент Эйзенхауэр считал, что применение атомного оружия, возможно, наилучшим образом разрешило бы берлинский кризис 1958 – 1959 годов*. Видела ли администрация Д. Эйзенхауэра риск возникновения ядерной войны в случае применения американской стороной атомного оружия? Да, видела. По поводу предлагаемой атомной бомбардировки островов Куэмой и Матцу госсекретарь Даллес сказал: “В случае применения ядерного оружия возникнет сильная массовая неприязнь к США в большей части мира... и даже риск всеобщей войны должен быть принят” (Даллес – Эйзенхауэру 4 сентября 1958 г.)*.
Даже один из главных зачинателей “холодной войны” Д. Ачесон был обескуражен готовностью республиканской администрации идти на риск мирового конфликта из-за подобной причины: “Это была бы война без друзей и союзников и по вопросу, который администрация не представила своему народу и который не стоил и одной американской жизни”* Фактом остается, что ни одна предшествующая и ни одна последующая администрация США не выражали публично такой готовности защищать свои позиции, используя столь страшное и разрушительное оружие.
Как мы знаем сейчас, на внутренних обсуждениях американское руководство выражало неверие в способность Советской России применить ядерное оружие. В высшей степени секретном документе “Базовые основы политики национальной безопасности”, принятом американским руководством в начале 1955 г., говорится: “Пока Советы не уверены в своей способности нейтрализовать воздушные ядерные силы возмездия, имеющиеся у США, мало смысла предполагать, что они начнут всеобщую войну или действия, которые, с их точки зрения, подвергнут опасности политическую власть и безопасность СССР” (СНБ-5501, 7 января 1955 г.)*. Но в открытых выступлениях деятели администрации обличали эту готовность.
Важно отметить следующий аспект проблемы. До прихода к власти республиканцев в американской политической элите господствовало мнение, что у США должно быть в руках атомное оружие максимальной мощности. С созданием атомного оружия у СССР эта точка зрения некоторое время преобладала, но с приходом к власти Д. Эйзенхауэра произошел определенный поворот в американском стратегическом мышлении. С одной стороны, Вашингтон в случае возникновения конфликтной ситуации готов был прибегнуть к крайним мерам – применить ядерное оружие. С другой стороны, он хотел бы пойти на это лишь в последний момент и в самом ограниченном объеме – по возможности используя не самые крупные ядерные боезаряды. Руководство США приняло решение о создании менее мощного – тактического ядерного оружия. (И лишь постепенно в условиях наличия подобного оружия у потенциального противника аксиомой стала самоубийственность применения атомного оружия вообще).
Президент Д. Эйзенхауэр склонялся к мысли, что миниатюризация атомного оружия, по меньшей мере, служит целям повышения удельного веса США в среде союзников (прежде всего в Европе), где основу союзных войск НАТО могло бы составить тактическое ядерное оружие и тогда не понадобилось бы увеличение контингента американских войск. В значительно большей, чем их предшественники, мере президент Эйзенхауэр и его окружение стали полагаться на “дешевое” (в противовес дорогому – содержанию огромных армий) оружие – ядерное*. За восемь лет пребывания Д. Эйзенхауэра у власти возрос темп развития ядерных изысканий, создания ядерного оружия на стратегическом и тактическом уровне.
Налицо факт, что при президенте Эйзенхауэре США встали на путь своего рода интеллектуальной игры с воображаемым противником, на путь рационализации заведомо иррационального: проецирования своих действий в условиях чисто гипотетических представлений о реакции противоположной стороны. Важно отметить, что создание и крупномасштабное развертывание тактического ядерного оружия ознаменовало тот этап эволюции американской стратегии, когда вера в возможность повсеместного присутствия достаточного числа американских “легионов” от Арктики до тропиков в свете корейского опыта потускнела и было отдано предпочтение концепции замены: воинских контингентов самым изощренным и страшным оружием, мощность которого подбиралась к проецируемым обстоятельствам регионального конфликта. США перешли к массовому производству тактического ядерного оружия как удобной замене крупного военного присутствия и как средства бюджетной экономии.
Восьмилетний опыт, однако, возымел частично свой отрезвляющий эффект на руководителей, которые не исключали возможности обращения к ядерному оружию в конфликтных ситуациях. Рассматривая скептически в октябре 1960 г. доклад Группы по изучению возможностей ведения ограниченной войны, президент Эйзенхауэр пришел к мысли о “нереалистичности” его выводов на том основании, что “мы, к сожалению, были так прикованы к ядерному оружию, что единственной практически осуществимой мерой стало использование его с самого начала без проведения разграничительной линии между ядерным и обычным оружием”*. Правительство Эйзенхауэра так никогда и не определило разграничительную линию между применением обычного и ядерного оружия.
Блокостроительство
Как уже говорилось, вторым важнейшим элементом американской внешнеполитической стратегии 1953 – 1960 годов был упор на блокостроительство, на создание такой системы взаимоотношений, при которой к США были бы привязаны договорными соглашениями десятки стран в различных регионах. Являясь военным и политическим стержнем этих комбинаций, США надеялись варьировать свое влияние в этих блоках, манипулировать ими, сохраняя и укрепляя тем самым собственный потенциал. В меморандуме совета национальной безопасности СНБ-162/2 открыто говорилось, что Соединенные Штаты должны “оплачивать свои чрезмерные военные расходы с помощью союзников”. Соединенные Штаты нуждаются в людских и экономических ресурсах союзников. “Отсутствие союзников или утрата их привели бы США к изоляции и изменили бы мировое равновесие до такой степени, что поставили бы под угрозу способность Соединенных Штатов к победе в случае всеобщей войны”*. Подчеркивая значение военных союзов, государственный секретарь Даллес в программной статье, опубликованной в журнале “Форин афферс”, поставил военные союзы в списке приоритетов выше стратегических ядерных сил*. (Напомним, что ко времени прихода Д. Эйзенхауэра к власти существовала система военных союзов, привязавших к США сорок одну страну. Это – Договор Рио-де-Жанейро (1947 г.), Североатлантический договор (1949 г.), пакт АНЗЮС (1951 г.), договоры с Японией и Филиппинами).
Президент Эйзенхауэр считал, что для администрации Трумэна был характерен некий “атлантический перегиб”, политика, основанная на лозунге “прежде всего Европа”. В этом сказалось типично республиканское обвинение в адрес администрации Г. Трумэна в “потере” Китая, в неудачной стратегии в Корее. Как объяснил своим слушателям в Миннеаполисе Эйзенхауэр 10 июня 1953 г., «не существует арены слишком отдаленной, чтобы ее игнорировать, не существует свободной нации слишком скромной, чтобы о ней можно было позабыть”*. Он писал 29 марта 1955 г. Уинстону Черчиллю, соратнику периода второй мировой войны: “Мы достигли точки, когда каждый шаг назад должен рассматриваться как поражение западного мира. Более того, такой шаг должен рассматриваться как двойное поражение. Во-первых, отступая, мы даем непримиримому противнику нового рекрута. И затем каждое такое отступление порождает в сознании нейтралов мысли о том что мы несерьезны, когда обещаем нашу поддержку народам, желающим остаться свободными”*.
