Сильной стороной западноевропейской мощи всегда была ее культура. Это превосходство ныне пошатнулось — Западная Европа отстает по эффективности системы высшего образования. Возможно лишь Британия имеет сопоставимые с американскими по уровню университеты. Европейские университеты выпускают в два раза меньше специалистов в технических областях (здесь — в отличие от США — стремятся резко отделить гуманитарные науки от технических).
По оценке американского исследователя И. Катбертсона, “восприятие мира на двух сторонах Атлантики разнится друг от друга в поразительной степени... Внутренние трения и конкурирующие экономические интересы могут эскалировать слишком быстро и потопить под собой партнерство”*. Многолетний наблюдатель американо-европейских перипетий У. Пфафф (живущий в Париже) полагает, что “различие интересов, а не прихоть вызовут на протяжении грядущих десятилетий постоянно углубляющееся соперничество между Европой и Соединенными Штатами, конкурентное стремление укрепить свое экономическое и политическое влияние в остальном мире”*. 24 процента американцев считают Западную Европу критической угрозой себе.*
Дрейф Европы в автономном от США плавании пройдет, видимо, ту промежуточную стадия, когда на основе партнерства более консолидированного Европейского Союза с США западноевропейский “столп” обретет необходимую прочность. Подлинное определение Западной Европой отличного от американского “политического лица” произойдет тогда, когда все три “гранда” европейской политики — Германия, Франция и Британия найдут основу для координации своих курсов, для совместных действий, для отчетливо выраженных совместных оборонных усилий. Видимым шагом в этом направлении было бы создание чего-то вроде трехстороннего европейского директората. Это ослабило бы страх Франции перед большой Германией и опасения Берлина в отношении новой Антанты. Только в этом случае объединительная тенденция возобладала бы над тысячелетней тенденцией внутриевропейской розни.
По разные берега Атлантики возникает собственное восприятие мира. Очевидно, что европейские интересы не всегда будут совпадать с американскими. “Европейцы, — полагает Вашингтонский Институт мировой политики, — гораздо более американцев обеспокоены возможностью коллапса России и начала гражданской войны на бывших советских территориях, чем риском восстановления Россией своих сил... Опасности со стороны растущих держав, таких как Китай и Индия, а также угрозы со стороны держав-париев не видятся в Европе насущными и столь важными”*. Назначение главой Европейской комиссии Романо Проди, а ответственным за политику в сфере безопасности Хавьера Соланы говорит о возрастании интереса к самоутверждению.
Сенатор Дж. Байден приходит к выводу, что в ряде западноевропейских стран «мы видим преднамеренно селективный подбор фактов, касающихся жизни в США и американских действий, подающих США в наиболее невыгодном свете»*. Бывший глава отдела планирования французского МИДа, а ныне директор пользующегося престижем французского Института международных отношений Тьерри де Монбриаль утверждает, что «большинство избранных на официальные должности американцев являются полностью невежественными в международных делах... Американское общество, в отличие от французского, не стремится быть честным, работоспособным, находить прямую связь между миром идей и миром политики. Американское общество не стремится овладеть миром мысли... Они не теряют времени на ознакомление с обществами, которым они бесшабашно — и с огромной энергией — предлагают свои советы. Они просто указывают, как все нужно делать. Не называется ли все это империализмом?»*.
68 процентов опрошенных французов выразили свою обеспокоенность относительно сверхдержавного статуса Соединенных Штатов. И только тридцать процентов признали, что за Атлантическим океаном есть хотя бы нечто, достойное восхищения. 63 процента не выразили чувства солидарности, чувства близости с американцами. Прилавки книжных магазинов в Западной Европе заполнены книгами с провоцирующими названиями: «Кто убивает Францию?», «Американская стратегия», «Американский тоталитаризм», «Этот мир — не всеобщий рынок», «Нет уж, увольте, дядя Сэм» (автор последней книги — член французского парламента). В Западной Европе постоянно пишут о сверхвооруженности американского общества, о смертной казни в Америке, о страданиях бедняков, об отказе американского сената ратифицировать договор о полном запрете испытаний всех видов ядерного оружия. Как пишет сенатор Байден, «монстр США стал повсеместно присутствующим и полным готовности навязать свои отталкивающие ценности всему миру»*.
Социал-демократия против республиканизма
Для оформления европейского единства чрезвычайно важно сближение представлений о социальных ценностях между нациями-партнерами. В этом плане приход в 1998 г. к власти в Германии социал-демократа Г. Шредера сделал правящий слой Европейского Союза более гомогенным. Во всех трех странах-лидерах Союза стала господствовать левая половина политического спектра. Л. Жоспен во Франции, Т. Блэр — в Великобритании, прежний коммунист возглавил итальянское правительство. Социал-демократы победили в Швеции; они доминируют в Испании, Австрии и даже в посткоммунистических Польше и Чехии. Такой политический ландшафт весьма резко отличается от системы социальных воззрений, так или иначе доминирующих в США. Республиканцы Дж. Буша-мл. сокращают налоги на богатых, а в Западной Европе их увеличивают. Удовлетворенный капиталистическим ростом своей национальной экономики республиканский конгресс США в этом смысле весьма резко контрастирует с “более розовыми” западноевропейскими парламентами, осуждающими “вельветовую гегемонию” Соединенных Штатов.
Поражение социалистов во Франции несколько нарушило идейно-политическую гомогенность, но все же следует признать весьма отличный от американского политический ландшафт Европейского союза. Это обстоятельство важно в цивилизационном плане, оно формирует различные общественно-политические ценности, различное восприятие мировых проблем и событий. Структуры ЕС – единый политический центр, парламент и министерства создают предпосылки независимой от Америки самоорганизации сходного по макропоказателям региона. Так формируется тот центр, самостоятельный выход которого на мировую арену сразу превратил бы современную однополюсную систему в биполярный мир. При этом “динамика развития силовых факторов поощряет соперничество, а общие культурные основы ведут к сближению”.*
Стойкая европеистская Франция находит понимание с «новой» Британией и «новой», все более самоутверждающейся Германией. Поклонник Блэра канцлер Шредер также стал весьма по-иному смотреть на возможности подключения Лондона к европейскому строительству. Для Германии критически важна благосклонность Британии к расширению германской активности на востоке Европы. Франция поддерживает инициативу Германии о создании военного крыла Европейского Союза, которое может взять на себя новые, более ответственные функции в миротворческих операциях, фактически оттесняя НАТО.
В Западной Европе немедленно отметили во внешнеполитической программе республиканцев классическое изложение доктрин политического реализма. Здесь напрочь исчезли такие цели, как поддержание международных организаций, вся совокупность гуманитарных проблем, провозглашение этических и моральных принципов, поддержка международного права. Эти цели если и не игнорируются, то весьма демонстративно отнесены к маргинальному кругу проблем. Такое разделение силовых реалистов республиканцев Буша-мл. и неких идеальных ценностей простительно для университетского диспута, но смертельно опасно, когда таким наделением руководствуется самая мощная страна мира — таково мнение значительного числа европейцев.
