Реальностью является уменьшение во второй половине XX в. числа говорящих по-английски с 9,8 % земного населения до 7,6 %, и эта тенденция продлится в XXI в. Английский язык не становится стержнем мирового общения — если говорить о всемирном масштабе. Может ли быть управляем мир страной, чей язык непонятен 92 % мирового населения? (Напомним, что доля земного населения, говорящего на всех диалектах китайского языка равна 18,8 %)
[661]
.
Что ни говори, «профессиональные лингвисты колеблются предсказать, говоря об отдаленном будущем, дальнейшую глобализацию английского языка. Исторически языки поднимаюся и падают вместе с военными, экономическими, культурными и религиозными силами, поддерживающими их. Есть основания полагать, что влияние английского языка в конечном счете ослабнет. Прежде всего потому, что на нем говорит лишь незначительное и нетипично удачливое меньшинство. По мере глобализации всего — от торговли до коммуникаций — произойдет регионализация и усиление значимости региональных языков. Арабский, китайский, хинди, испанский и несколько других региональных языков уже начинают расширять зону своего влияния — и период их бурного роста еще впереди»
[662]
.
Да, до 90 процентов сайтов в Интернете созданы по-английски. Но число пользователей Интернета в США выросло в последний год века на 40 %, а в Китае — на 500 %, в Индии — на 300 %. «От Астурии до Зулу, — пишет лингвист Дж. Фишман, — практическая зависимость мира от местных языков растет в той мере, в какой эти языки способствуют формированию местной идентичности. А это означает, что на пути главенства одной страны, говорящей не на самом распространенном языке, встает весомое препятствие.
Религия. Что касается религиозной совместимости, то за XX в. две главные прозелитические религии — западное христианство и ислам — не добились решающего перевеса в свою сторону. Но в сопоставлении численности своих приверженцев наметилась неблагоприятная для Запада в целом и для США в частности тенденция. Численность западных христиан увеличилась с 26,9 % мирового населения до 29,9 % в 2000 г. и понизится до 25 % в 2025 г. В то же время численность мусульман поднимется с 12,4 % в 1900 г. до 30 % мирового населения в 2025 г. Для апологетов однополярного мира это создает весомое препятствие
[663]
.
Требование равенства в торговле и финансах. Заглядывая в будущее, многие футурологи полагают, что «любая система торговли по самой своей природе неизбежно уменьшит роль
США в мировой экономике, поскольку многие господствующие позиции Америки в организациях вроде Всемирного банка или МВФ, полученные после Второй мировой войны, подвергнутся сомнению и протесту. В любой новой системе Соединенные Штаты будут иметь меньше прав голоса и меньше влияния. Как только начнутся переговоры о новой системе торговли и американской публике станет ясной потеря Америкой былого могущества, эта публика не поддержит новые соглашения… в таких бумажных организациях, как Всемирная торговая организация (где каждая страна имеет один голос)… В отличие от периода Бреттон-Вудса (1944) США не могут посадить всех за стол переговоров и принудить принять созданную американцами торговую систему»
[664]
. Отныне США не могут безоглядно следовать только собственным интересам.
Угрозы, которые Америка встретит в будущем, будут мало похожи на угрозы десятилетней давности. Америка должна быть готовой к отражению атак террористов, а не к запуску боевых ракет. Вопреки фундаментально изменившейся реальности, стратегия и тактика вооруженных сил США не изменилась принципиально со времен холодной войны. Воздушные силы требуют создания новых типов бомбардировщиков; наземные силы хотят разработки новых танков и бронетранспортеров; ВМС — 12 авианосных соединений. Но кто будет сражаться с партизанами на улицах Могадишо или Митровицы? Это означает, что американские вооруженные силы в XXI веке встретят свои задачи неадекватно. Вооруженные силы США, при всем их феноменальном могуществе, будут становиться все менее эффективным инструментом в силовых конфликтах, которые обещает нам XXI век.
Смириться? «Американцам неизбежно придется примириться, — приходит к заключению экономист Л. Туроу, — с потерей своего положения господствующей в мире экономической, политической и военной державы. Рациональный подход требует, чтобы американцы играли активную, но меньшую роль на мировой сцене»
[665]
. Ему вторит известный политолог Р. Хаас: «Способность Соединенных Штатов быть постоянно впереди со временем, конечно же, ослабнет. Существуют частичные исключения, но общая долгосрочная тенденция подвергнет Соединенные Штаты эрозии»
[666]
.
Самодовольство, столкнувшееся с суровой реальностью в Персидском заливе, Сомали, Боснии, Косове, Афганистане, породило критику триумфализма, требующую выработки декларируемой стратегии, постановки конкретных задач, критику республиканцев Дж. Буша-мл. за невнятность курса, за «стратегию лозунгов».
Официальный Вашингтон. Все эти перемены отразились на позиции Белого дома, ощутившего на себе силу этнического давления внутри страны и упорство неподатливого мира извне. На внутренней арене переход к «многорасовости» стал для президента Клинтона своего рода «переходом Рубикона». Он оказался первым американским президентом, который поставил «разнообразие выше единства той страны, которой он управляет. Поддержка реализации собственной этнической и расовой идентичности означает, что недавние эмигранты более не являются объектом того давления, которое испытали на себе прежние эмигранты, стремившиеся интегрироваться в американскую культуру. В результате этническая идентичность стала более важной и увеличивает свою значимость в сравнении с национальной идентичностью… Не имея общей культуры, основа национального единства становится хрупкой»
[667]
.
Едва ли проводимая в таком ключе политика способна укрепить «монолит США». Под новый мировой порядок гегемонии США подкладывается заряд огромной разрушительной силы. Увеличиваются основания для сомнений в том, что американский народ пойдет на большие материальные жертвы, на жертвы жизнями своих сограждан ради достижения целей, преследование которых — дело рук лишь одного из этнических меньшинств.
