Вторая — усиливается различие в направленности интеграционных процессов. Оба западных центра предпринимают активные усилия по консолидации близлежащей периферии, что естественным образом будет способствовать размежеванию направленности их интеграционной политики, центра приложения национальных усилий. Создав Североамериканскую зону свободной торговли (НАФТА), Вашингтон стал видеть свое будущее связанным с Канадой и Мексикой — непосредственными соседями по континенту. Западноевропейские же столицы укрепляют северное направление западноевропейского интеграционного процесса (включив в свой состав скандинавские Швецию и Финляндию) и всей своей мощью разворачиваются к Восточной Европе, где бывшая ГДР (а теперь новые пять земель Германии) вместе с Австрией становятся форпостами воздействия на Центральную и Восточную Европу.
Решение Вашингтона связать свою судьбу с демографически и экономически растущей Мексикой и другими латиноамериканскими странами довольно решительно меняет само этническое лицо Соединенных Штатов, еще более укрепляет латиноамериканский элемент в североамериканской мозаике. В то же время ассоциация с Восточной Европой делает этнически иным западноевропейский конгломерат. В обоих регионах ослабевает «объединяющая нить» англосаксонско-германского элемента, теряющего позиции как в североамериканском «плавильном тигле», так и в западноевропейской конфедерации народов. Меняющееся этнополитическое лицо США и Западной Европы (как и направленность их непосредственных политикоэкономических инициатив) отнюдь не сближают два региона Запада.
Третья — различная геополитическая ориентированность. Соединенные Штаты после окончания холодной войны нацелены (если судить хотя бы по рассекреченному в 1992 году меморандуму Пентагона об американских стратегических целях) на «глобальное предотвращение возникновения потенциальной угрозы США, на сохранение американского преобладания в мире». Западная же Европа все более видит свои интересы именно в пределах Европы, ограничивая себя в оборонных функциях Средиземноморьем и новой линией по Бугу и Дунаю. Подчеркнутый глобализм США и не менее акцентированный регионализм ЕС ставят два западных центра на принципиально отличные друг от друга позиции.
Эти различия акцентируются военным строительством в двух регионах. Соединенные Штаты лишь незначительно сократили военное строительство (по сравнению с пиком десятилетней давности), а Западная Европа по военным изысканиям и модернизации отстает от своего старшего партнера на порядок. Проекция силы для США — глобальный охват; проекция силы для Европейского союза ограничена Гибралтаром, Балканами, Прибалтикой, Скандинавией. И это отличие акцентируется настоящей революцией в военном деле, делающей для США необходимыми (а для ЕС недоступными) такие элементы военного могущества, как тотальное слежение со спутников, электронная насыщенность вооруженных сил, электронная разведка по всем азимутам, двенадцать авианосных групп, новое поколение авиационной техники, — все то, что в американской специальной литературе называют SR + 4С (слежение, разведка плюс командование, контроль, оценка, компьютеризирование). По рангу военного могущества США поднялись на огромную высоту, и свой военный рост они отнюдь не «связывают» только с участием в Североатлантическом союзе. Различная степень развитости индустриально-научного потенциала в военной сфере ставит два региона Запада на разные ступени военностратегического могущества.
Кумулятивный эффект трех указанных процессов однозначен: Соединенные Штаты и Европейский союз видят себя в мире отлично друг от друга, различно воспринимают существенные мировые процессы, неодинаково формулируют свои интересы и в целом дрейфуют не друг к другу, а скорее в различных направлениях.
Превращение США в единственную сверхдержаву заставило страны ЕС задуматься над своей ролью в будущем. Задуматься над тем, какую роль они себе готовят. Выбор существен — быть младшим помощником Соединенных Штатов или постараться занять позицию более равноправного партнера. Оба варианта развития событий нельзя исключить: согласно первому два берега Атлантики расходятся, согласно второму общая цивилизация и общие интересы заставят Америку и Европу сблизиться.
Вызов ЕС. Крупнейшие западноевропейские столицы ищут пути восстановления своей геополитической значимости, они пытаются поднять свой вес как за счет активизации собственной стратегии, так и за счет объединения усилий. Предпосылки этого объединения уже созданы.«Формы противодействия гегемонии в коалиции, — полагает С. Хантингтон, — сформировались еще до окончания холодной войны: создание Европейского союза и единой европейской валюты. Как сказал министр иностранных дел Франции Юбер Ведрин, Европа должна создать противовес доминированию Соединенных Штатов в многополюсном мире»
[760]
.
Объединив в Европейском союзе силы, западноевропейцы могут в любой момент снова обратиться к геополитике. Огромные территории, многочисленное население, необъятные ресурсы, высокая степень технологической изощренности, внутреннее социальное и политическое единство, эффективная военная машина, способность проецировать свое могущество в самые отдаленные районы планеты и волевая готовность осуществлять эти воинские операции, административная способность быстро принимать решения и реализовывать их — вот что будет характеризовать узкую группу могучих держав, которые через несколько лет (десятилетий) могли бы трансформировать однополярность в биполярность.
Западная Европа находится в самой середине долговременного процесса экономической и политической интеграции, которая постепенно снижает значимость внутренних границ, создает центральную власть Европейского союза. Тенденция такова, что ЕС постепенно превращается в соперничающий с гегемоном центр — пятнадцать членов ЕС создают подлинную. критическую массу; распространение ЕС на восток Европы как бы склоняет баланс (в негласном и заочном соревновании с США) в пользу Европы. Европейский союз уже стал организацией большей, чем конфедерация, и в обозримом будущем ЕС возможно станет европейской федерацией. Огромный торговополитический блок ощутил свою силу и не намеревается отдавать другим жизненно важные и прибыльные позиции.
И, как пишет 36. Бжезинский, «возникновение подлинно политически объединенной Европы представило бы собой базовое изменение в мировом распределении сил»
[761]
.
Экономический соперник. Западноевропейская интеграция дала Европе новый шанс. Совокупная экономическая мощь Западной Европы приближается к американским показателям — 19,8 % общемирового валового продукта (США — 20,4 %)
[762]
. Население Европейского союза — 380 млн. человек — на 40 % больше американского, и тенденция преобладания по демографическому показателю сохранится на долгие годы. «Евроленд, — пишет американский экономист Ф. Бергстен о будущем потенциального соперника, — будет равным или даже превзойдет Соединенные Штаты в ключевых параметрах экономической мощи и будет во все возрастающей степени говорить одним голосом по широкому кругу экономических вопросов… Экономические взаимоотношения Соединенных Штатов и Европейского союза во все более возрастающей степени будут основываться на основаниях равенства»
[763]
.
