Примером такого уязвимого места огромной страны может служить огромная и отсталая провинция Синцзянь. Особую проблему представляет собой урбанизация, ликвидация миллионов безработных. Китайским властям уже пришлось признать существование мощного в этой провинции уйгурского национализма, готовности местного населения восстать.
Решимость китайского руководства расширить связи и коммуникации со Средней Азией, судя по всему, будет только разжигать самоутверждение тюркского населения, каковым в Китае являются уйгуры. Китайцам уже пришлось закрыть свою границу здесь с Пакистаном; китайские власти предпринимают большие усилия, чтобы остановить местные поставки оружия и политической литературы для готовой восстать провинции. Насилие в данном случае может дать некое временное решение, но вероятие стабильного и долгосрочного решения пока не видится реальным — китайский режим теряет поддержку местного населения. «По мере интеграции Китая в мировую экономику, — утверждают американцы Р. Менон и У. Вимбуш, — китайское руководство убедится, что его возможности справляться с протестом на местном уровне будут сокращаться»
[852]
.
Скептики полагают, что у китайской коммунистической системы мало шансов выжить в условиях быстрых перемен. Самое простое предсказание: миллионы новых ртов, быстро растущее население поставят марксизм-ленинизм за скобки общественной релевантности. Более сложные теории исходят из трудностей взаимосуществования процветающих прибрежных провинций, отчаянно отставших внутренних провинций и теряющего рычаги влияния центра. В такой ситуации будущее Китая как единого государства проблематично. Если даже Пекин сумеет удержать внутренний баланс, у него уже не будет средств, методов и энергии для активного воздействия на широкий внешний мир. Это сковывает исторический процесс становления КНР как мирового центра.
Для превращения Китая в мировую величину требуется не только рост экономических макровеличин, но и формирование соответствующей идеологии, которая была бы приемлема не только для соседей растущего гиганта, но и для мира в целом. Это, увы, слабое место Китая после Дэн Сяопина. «После коллапса коммунизма в Центральной Европе и исчезновения его в Советском Союзе марксизм-ленинизм едва ли может стать привлекательным символом веры, востребованным внешним миром экспортным товаром. Это ограничивает способность
Китая убеждать другие государства принять на себя роль идеологического клиента или союзника, даже если китайские лидеры предпримут серьезные усилия для распространения своего влияния в этой сфере. Пока таких усилий не видно. Китайские лидеры характеризуют свою идеологию как «социализм с китайскими чертами». Нынешние китайские лидеры не показали себя наследниками многовековой традиции китайской культуры. К тому же исторически китайцы всегда пытались скорее оградить себя от влияния внешнего мира, чем распространить свои идеи на внешний мир»
[853]
.
Глобализация может дать немало полезного огромному и трудолюбивому Китаю (прежде всего, богатейший рынок и поток новой технологии). Но китайское руководство еще, несомненно, ощутит, что по мере увеличения инвестиций, доступа к информации посредством электронной почты и Интернета, путешествий и проживания за рубежом напряженность взаимодействия между экономикой Китая, его обществом и политической системой будет, вне всякого сомнения, расти.
Грядет обострение битвы конкурентов внутри азиатского региона. Уже после кризиса 1997–1998 годов давление в регионе начало нарастать. Перед Китаем впервые за несколько десятилетий встала проблема: как обращаться и что делать с растущей безработицей, излишними производственными мощностями, проблемами внешних долгов. Выявилось весьма отчетливо, что АПЕК и АСЕАН не являются эффективными инструментами внутриазиатских противоречий. В отличие от Европы в Азии нет системы коллективной безопасности, здесь нет долгой и позитивной истории соглашений по контролю над вооружениями, нет системы коллективной безопасности. А есть нечто устрашающее — растущая гонка ядерных вооружений между США, Китаем, Индией и Пакистаном.
Военная система Китая зависит от помощи, осуществляемой Россией, от получения американских технических секретов, от степени преодоления отсталости. Седьмой флот США еще не скоро перестанет быть самой большой военной силой в регионе. «Понимание китайским руководством своей стратегической слабости можно усмотреть даже в том интересе, который молодые китайские стратеги проявляют к революционным изменениям в военной технологии, к дебатам среди американских стратегов»
[854]
. Ощущая, что в ближайшей перспективе у них нет шансов, китайцы концентрируют силы для броска в будущем. Поскольку срок жизни одного поколения оружия в наши дни составляет примерно пятнадцать лет, китайцы ожидают возможности «вклиниться» на следующем витке или непосредственно после него.
Американская интерпретация. Специализирующиеся по Китаю Р. Бернстайн и Р. Манро в книге «Грядущий конфликт с Китаем» квалифицируют подъем Китая как «наиболее трудный вызов, потому что, в отличие от СССР, Китай не представляет собой могучей военной державы, основанной на слабой экономике, но мощную экономику, создающую впечатляющую военную силу. Ключом является постоянный рост китайского влияния повсюду в Азии и в мире в целом. Глобальная роль, которую Китай предусматривает для себя, связана с подъемом соперников Запада, антагонистичных США»
[855]
.
В следующем десятилетии, пишут американские специалисты, «не Россия или некое государство-пария, а Китай, принявший на вооружение новую ядерную политику, станет главным предметом забот Америки. КНР модернизирует свой ядерный потенциал уже в течение 20 лет и будет продолжать движение в этом направлении несмотря на противодействие других стран… Война в Персидском заливе и бомбардировка Косова усилили китайскую обеспокоенность в отношении точно наводимого обычного оружия, способного уничтожить существующую у Китая способность нанесения второго удара… Создание Америкой противоракетной обороны воспринимается Китаем как вызов и угроза его ядерному потенциалу»
[856]
.
Складывается картина энергичного возвышения величайшей страны мира, до восемнадцатого века привыкшей быть «Срединной империей» — центром мира, а затем на полтораста лет униженной западной экспансией. Страны молодых, целеустремленных жертвенных людей, готовых повторить путь Японии как ровни мировому авангарду. Американский аналитик Д. Каллео отмечает, что «сегодня Китай является претендентом на роль сверхдержавы уже в близком будущем. Со своим огромным, энергичным и одаренным населением, будучи впервые с девятнадцатого века объединенным, Китай совершенно определенно находится на подъеме»
[857]
. На этом пути так или иначе — в Тайваньском проливе, при вступлении в ВТО, в отношении к Тибету, в оценке внутренних процессов Китая — на пути Пекина стоит Америка. Американцы Р. Бернстайн и Р. Манро квалифицируют подъем Китая как «наиболее трудный вызов… Китай представляет собой мощную экономику и впечатляющую военную силу. Происходит рост китайского влияния в Азии и в мире в целом. Китай предусматривает для себя глобальную роль»
[858]
.
