Вот тут как раз интересный вопрос: как разрешить противоречие между силой административного ресурса и силой денег, между бюрократией и бизнесом?
Интересным сейчас называют вопрос, на который не знают ответа. Подумаем все же, какие у нас есть варианты ответов. Ответ первый: кто-то должен победить.
Поскольку победа денег означала бы полностью коррумпированное государство, этот вариант должен быть решительно отвергнут. К тому же, у власти, особенно если она не готова утруждать себя презумпцией невиновности, есть решающий аргумент — насилие. Стало быть, полная победа денег в принципе невозможна. Но если власть одерживает победу насилием помимо закона или используя его как формальное прикрытие, то ситуация не лучше. Мы получаем неприкрытый тоталитарный режим, в лучшем случае — с фиговым листочком управляемой демократии. Его влияние на развитие страны в России известно лучше, чем где бы то ни было.
Вывод: первый ответ на интересный вопрос неинтересен. Он попросту губителен. Победа какой-то одной стороны в конфликте бизнеса и власти есть общее для всех поражение.
Второй вариант ответа: сговор между бизнесом и властью за счет третьей стороны, как прежде говорили, трудящихся. На мой взгляд, это вообще не ответ. По той простой причине, что такой сговор, явный или неявный, на самом деле существует всегда, и третья сторона платит за все. Но сговор имеет определенные границы, за них выходить нельзя, это все понимают. И главное, он не снимает конфликта, о котором идет речь. Разные интересы, разные представления о путях развития постоянно подрывают сговор или сдвигают его, либо в сторону уничтожения какой-то части бизнеса, либо в сторону ослабления бюрократии.
Угнетенный бизнес или слабая власть — плохой выбор.
Сговор — это всегда вооруженный мир, который всякий раз нарушается, грозя обществу дестабилизацией со всеми печальными последствиями. И сейчас, кажется, мы снова вступаем в такой кризис.
Третий ответ на первый взгляд кажется одновременно и тривиальным, и нереалистичным. Просто дурацкий какой-то!
Ребята! Л что если установить правила, назвать их законом и договориться о том, что все этот закон будут соблюдать? Например, принять цивилизованный закон о лоббистской деятельности, проект которого уже пять лет пылится в Думе, разоблачив публично тех, кто препятствует его прохождению. Одновременно ввести реальное разделение властей и запретить исполнительной власти под страхом судебного преследования навязывать угрозами и подачками свою волю депутатам. Право на это должны иметь только партии. Партии, получившие большинство на выборах, формируют правительство. Тогда между этими партиями и правительством образуется ясная публичная связь, не требующая применения угроз и подкупа. Или по крайней мере дозволяющая их публично разоблачать.
Получается вроде бы реальная демократия. Может быть, в этом и есть выход? Может быть, подошло время, чтобы таким образом устранить постоянную угрозу кризисов дестабилизации и одновременно раз и навсегда разделаться с российско-византийской традицией феодального распоряжения властью? Ведь она точно не даст превратить Россию в свободную и процветающую страну.
Но в ответ я так и слышу: ну ты даешь, как ребенок, право! Или из ума выжил на старости лет. Ну кто откажется хотя бы от доли власти, кто захочет прекратить конфликт, в котором каждый надеется на победу? Кому это нужно? Где те силы? А буде мы и попытаемся ввести такие правила, кто их станет соблюдать? Ведь каждый будет думать: кто первый нарушит, тот и победит. Правила-то вроде даже и есть. Да не работают, такие уж мы от природы, нас не переделаешь.
Ну тогда ладно, других ответов нет. Тогда посидим и подождем, пока от хороших вестей по ТВ и от победы Устинова над Ходорковским удвоится ВВП.
Много шума. И ничего
После долгого глубокого кризиса страна уже пятый год находится в фазе экономического роста. Что весьма отрадно. Но многих это, видимо, расслабило, создало иллюзию, что основная работа уже завершена и осталось лишь творчески развить достигнутые успехи. Между тем впереди у нас — самое трудное.
Сегодня в России определилась достаточно устойчивая структура экономики, в которой сформировались три сектора. Первый — экспортный, в основном топливно-сырьевой (в нем занято около 3 млн. человек). Второй — ориентированный на внутренний рынок (примерно 40 млн. занятых). И третий — нерыночный сектор, кроме бюджетной сферы включающий естественные монополии и ЖКХ, а также явно или скрыто субсидируемые предприятия других отраслей.
Все три сектора находятся в крайне неравных условиях. Это и является главным препятствием для развития экономики в целом.
Сужается поле конкурентных отношений, что позволяет поддерживать на плаву откровенно «неспортивные» предприятия второго сектора, замедляя тем самым процессы естественного отбора и модернизации. 70 % обследованных предприятий имеют отрицательное чистое накопление, т. е. попросту проедают свой капитал. Инновационную активность (внедрение технологий, основанных на современных научных открытиях) проявляют лишь 4–11 % предприятий. Поддержание низких цен с помощью государственного регулирования в нерыночном секторе объясняется небольшими доходами населения. Но на деле — все наоборот. Именно сдерживание цен позволяет платить низкую зарплату, особенно бюджетникам. Таким образом, нерыночный сектор способствует углублению социального неравенства.
Необходимо ускорить структурные реформы, особенно в газовой промышленности, в электроэнергетике и жилищно-коммунальном хозяйстве. Я имею в виду создание в них конкурентных секторов и либерализацию цен. Расчеты показывают, что рост расходов на оплату труда в бюджетной сфере, на услуги ЖКХ для бюджетных учреждений, на жилищные субсидии и пособия на детей можно покрыть прежде всего за счет привлечения в бюджет природной ренты (из газовой промышленности — более 300 млрд. руб., из нефтедобычи — 70–100 млрд.). От других отраслей поступления, правда, уменьшатся, но одновременно сократятся расходы на дотации ЖКХ и льготы по оплате коммунальных услуг. В итоге получается положительное сальдо примерно на 100–130 млрд. руб., которые могут пойти на снижение корпоративных налогов. Но если всю эту работу по-прежнему откладывать, то, вероятнее всего, реформы пройдут в менее благоприятных условиях. А проводить их все равно придется. Сохранив сложившуюся структуру экономики (т. е. следуя инерционному сценарию), мы в конце концов получим низкие (всего 2–3 % в год) и притом падающие темпы экономического роста. Ведь они, по сути, ограничены динамикой внешнего спроса на продукцию сырьевого экспорта. Вот о чем надо думать.
Именно поэтому я поддерживаю обращение бизнес-сообщества и правозащитных организаций к президенту. События вокруг «Апатита», относящиеся к 1994 году и квалифицированные ныне как мошенничество, связаны с покупкой на инвестиционном конкурсе 20 % акций этого комбината. Но девять лет назад на аналогичных условиях проданы активы 261 предприятию. И по большинству из них инвестиционные условия так и не были выполнены. В том числе и благодаря тогдашнему законодательству, которое позволяло передавать покупателю предприятие в собственность сразу после аукциона, т. е. до выполнения инвестиционных условий. А механизмы контроля над исполнением обязательств созданы не были. Именно из-за этого Мингосимущества в конце концов отказалось от инвестиционных конкурсов. Сегодня это квалифицируется как мошенничество, да еще связывается с ЮКОСом (поскольку Платон Лебедев нынче является аукционером этой нефтяной компании). К этому эпизоду подтягиваются другие… Подобное может длиться бесконечно.
