К счастью, видеокамера была оборудована функцией автосуфлера, поэтому мне не нужно было заучивать текст наизусть, а просто выглядеть как можно естественнее, читая слова, пробегавшие передо мной на экране. Как только я немного приспособился к этой технике, мы были готовы начинать съемки.
Не успел я начать, как услышал следующие слова:
– Стоп! Аллен, я думаю, вам будет лучше без очков. Снимите их.
– Но я не смогу без них прочесть текст с экрана.
– Не вопрос. Мы увеличим шрифт.
Но тут возникла еще одна проблема: чтобы я смог разглядеть буквы, пришлось увеличить текст до размера верхней строчки оптометрической таблицы. При этом на экране одновременно могли уместиться всего три слова. Очки пришлось снова надеть.
Съемка началась. И почти сразу же меня прервали:
– Стоп! Аллен, вы машете руками.
– Конечно, а как же иначе? Разве вы при разговоре не пользуетесь жестами?
– Дело в том, что мы снимаем только верхнюю часть туловища и зрители не увидят ваших рук.
– А тогда какое это имеет значение? Они же не подумают, что руки у меня отвалились.
– Я был бы вам очень признателен, если бы вы перестали жестикулировать.
В своих выступлениях я всегда сопровождал слова взмахами рук, что-то утверждая или отрицая. Запрет на жестикуляцию усилил мое и без того напряженное состояние, хотя я пытался успокоиться и не нервничать.
Теперь я начал запинаться. Пирс вмешался снова:
– Аллен, постарайтесь расслабиться. Вы становитесь каким-то жестким и официальным. Когда я пришел к вам в клинику, вы выглядели так естественно, это было потрясающе!
– Мое нынешнее положение вряд ли помогает чувствовать себя спокойно и расслабленно. Я сижу посреди огромного ангара для самолетов, на спине у меня к кофте приколота скрепка, и вдобавок мне еще не разрешают жестикулировать.
Чаша моего терпения переполнилась, и если бы не пришло время перерыва на обед, то я поставил бы точку на моей неудавшейся карьере в кино. После перерыва мое настроение улучшилось, и остаток этого дня и следующее утро прошли очень гладко, и я больше не читал текст сбивчиво и взахлеб, как раньше. Весь текст был поделен на два куска по три минуты каждый. На второй день я за один заход записал половину всех отрывков, а остальное закончил еще за три дубля. Нам оставалось полтора часа, чтобы записать один пятиминутный фрагмент и два – по три минуты. Я думал, что ничего не может быть проще.
Как раз под конец пятиминутного фрагмента я сбился и все испортил, более того, дважды повторил одну и ту же ошибку. Пять минут казались не таким большим сроком, чтобы прочитать свой текст без ошибок. Но когда вы сконцентрированы до предела и находитесь в таком состоянии два дня подряд, то это не так-то просто сделать. А я к тому времени порядком подустал. Потом было еще три неудачных попытки прочесть текст без запинки. Народ уже начал поглядывать на часы. Тут раздался чей-то незнакомый голос из громкоговорителя:
– Мистер Карр, у вас все о-о-очень хорошо получается. Но вы почему-то начинаете ускорять темп своей речи, как только приближаетесь к самому трудному абзацу. Не торопитесь. Расслабьтесь и начните заново.
Меня раздражал покровительственный тон его голоса, но я постарался выполнить его указания. Я начал читать медленно и старался не ускорять темп по мере того, как приближался к трудной части текста. Когда мне удалось дойти до этого места, я заметил, как напряглись лица съемочной команды. Я почувствовал, что все они очень хотели, чтобы у меня получилось. А мое внимание вдруг куда-то рассеялось.
В этот момент вокруг началась паника. Но я оставался на удивление спокойным. В своей жизни мне приходилось попадать и в гораздо более трудные ситуации. Я выкинул из головы все советы и наставления, которые мне давали, и попытался разобраться, что со мной происходит. Я посмотрел на предложение из текста. У меня без труда получалось прочитать его про себя. Но язык просто не поворачивался, чтобы прочитать это предложение вслух. Тогда я предложил немного изменить текст и попросил во время съемок этого фрагмента всех присутствующих, кроме оператора с громкоговорителем, удалиться из моего поля зрения. И у меня все получилось. Я прочитал этот кусок без малейшей запинки. После команды «стоп, снято!» вокруг меня послышались вздохи облегчения и аплодисменты, которые тут же рассеяли напряжение, царившее на съемочной площадке. Но голос из громкоговорителя прервал наше ликование:
– Прошу у всех прощения. Но нам придется еще раз снять этот дубль. Кажется, во время съемки рядом с лицом мистера Карра пролетела муха.
Я уже был готов рассмеяться, думая, что это была обычная киношная шутка, но увидев, как все напряглись, я понял, что оператор не шутил.
И я не выдержал:
– Это полный бред. Даже если на экране и пролетит муха, то ни одному курильщику, который будет смотреть этот ролик, до этого не будет никакого дела. Вы что думаете, курильщик скажет: «Я только что видел, как рядом с носом Аллена Карра пролетела муха. Теперь я ни за что не брошу курить?»
То, что последовало дальше, поразило бы воображение самого Льюиса Кэрролла. Десяток взрослых мужиков начали рыскать по всему ангару в поисках этой проклятой мухи. Кто-то даже предложил поставить блюдце с вареньем, чтобы ее приманить. Тем временем что-то сверкнуло и тут же погасло. Эта вспышка возвестила о том, что бедное насекомое нашло свою смерть в огне прожектора: муха была кремирована.
Но, что самое главное, муха пострадала ни за что. Нам сказали, что дубль в порядке и эпизод с мухой был ложной тревогой.
Из 25 тысяч курильщиков, с которыми я общался лично, было очень мало тех, кто жаловался на качество нашего лечения. Несколько человек все же угрожали, что подадут на меня в суд за то, что я не вернул им деньги. Они требовали деньги назад, посетив только одно мое занятие. Условием, при котором пациенту возвращают деньги, было прохождение не менее трех сеансов в течение трех месяцев, на которые клиникой давались гарантии. Мои друзья считали, что я просто спятил, когда указал в контракте, что пациенту предоставляется такая гарантия. Никто из тех, кто занимался лечением, не возвращал денег назад. Но я отвечал, что поскольку вероятность успеха их методов составляла лишь один к десяти, то, естественно, они не могли сделать такое предложение своим клиентам.
Я не хотел иметь дел с курильщиками, у которых не было искреннего стремления бросить эту привычку, и считал, что благодаря подобной оговорке в контракте я смогу «отделить зерна от плевел». Те, кто действительно хотел побороть курение и кого я считал своими настоящими пациентами, пользовались огромной поддержкой и были в некотором роде даже вознаграждены за свои труды: посещая необходимое им количество сеансов, они с лихвой окупали свои затраты и получали гарантию того, что я помогу им и бесплатно. Какой мощный стимул! Те же пациенты, которые грозились подать на меня в суд, считали, что посещать дополнительные сеансы будет для них пустой тратой времени. Но если бы они заставляли себя ходить на эти занятия за те же деньги, то в итоге были бы недовольны вдвойне.
