В те месяцы и годы, что прошли после моего первого визита в клинику, я старалась как можно больше узнать об этом разрушительном заболевании. Находясь в глубоком личностном кризисе, люди нередко обращаются к основам, к тому, что они хорошо знают и чему доверяют. Для одних это может быть религия и вера. Для других – близкие друзья и любимые. Когда несчастье случилось со мной, я тоже обратилась к тому, чему доверяла больше всего, – к своему научному мышлению.
И это спасло мне жизнь.
Как нам служит наука и почему иногда у нее это не получается
Хороший ученый видит мир немного иначе. Будучи ученым, я хочу рассказать, как наука работает, что поможет вам понять различные подходы специалистов к проблеме рака груди.
Читая лекции своим студентам, я предлагаю представить науку как могучий дуб – древо познания, если хотите. Мы начинаем глубоко в земле, у кончиков корней, вечно ощупывающих почву. Именно там совершается множество открытий, там обнаруживаются новые и новые факты. Некоторые из них сходятся, образуют более крупные корни и, наконец, сливаются в единый древесный ствол. Эту последнюю функцию – собирание отдельных фрагментов информации для обретения нового взгляда, создания новой теории или серьезного прорыва – часто выполняет один человек, способный понять множество или даже все аспекты проблемы, которому повезло оказаться в нужном месте в нужное время, чтобы увидеть существующие связи. После этого новообретенное знание распространяется по ветвям и листьям – информация передается в мир, где ее можно использовать для самых разных целей.
Этот упрощенный взгляд на сложную и динамичную тему позволяет понять, как действует наука, чтобы представить обществу плоды своих трудов. Однако в последние годы все изменилось, и не в лучшую сторону. Сегодня максимум внимания и ресурсов (деньги, люди, оборудование, помещения) принято направлять тем ученым, которые работают у самых корней и часто используют очень дорогие высокотехнологичные методы. Иногда этот подход называется «наукой снизу вверх» (в противоположность «науке сверху вниз»). Великий естествоиспытатель Джеймс Лавлок доходчиво объяснил эту проблему в своей книге «Гея: практическая наука планетарной медицины»: «Чтобы понять физиологию Земли, необходимо взглянуть на нее как на целостную систему, „сверху вниз“. Нам нужна наука, но она должна расти и сверху вниз, и снизу вверх!»
Наука, которая целиком сосредотачивается только на кончиках корней ценой всего остального, может оказаться плохой наукой. Мой друг профессор Джон Дьюи из Оксфордского университета рассуждает об этом в своей глубокой и вдохновляющей статье, опубликованной в научном журнале Geoscientist (Джон – современный герой-ученый, один из пионеров теории тектонических плит, которая объясняет, как с течением времени формировалась земная поверхность). Вот что он пишет:
«В своей амбициозной гонке за деньгами и славой мы забыли традиционные ценности научного познания, неразрывную целостность исследования и обучения, порождающую знание и научную мысль. Обучение включает в себя активную библиотечную работу и чтение литературы, вышедшей более пяти лет назад»3.
Есть слово, обозначающее то, что в последние десятилетия происходит во многих ветвях науки, и которое все чаще используется как бранное, – редукционизм.
Сегодняшний акцент на высокотехнологичной редукционистской науке означает, что мы тратим все больше средств, чтобы все больше узнавать о меньшем. Объясню эту проблему на примере старой индийской сказки о шести слепцах и слоне. Давным-давно в долине Брахмапутра жили шесть мудрецов, слепых от рождения, которые хвалились друг перед другом своей ученостью. По какой-то причине они заинтересовались слонами и наняли проводника по имени Дукирам, чтобы тот отвел их к слону. Приблизившись к животному, первый мудрец коснулся его бока. Исследовав то, что он почувствовал, мудрец сказал, что слон похож на большую стену. Второй коснулся его бивня и заявил, что слон похож на копье; третий ухватился за хобот и сказал, что слон похож на змею; и так далее и тому подобное. Основываясь на личном опыте, каждый слепой мудрец сложил собственное мнение о том, каков этот слон, и они затеяли долгий спор об истинной природе животного. Мораль: каждый слепец был отчасти прав, хотя все они ошибались.
Именно в этом состоит проблема чрезмерного доверия редукционизму – классический случай «за деревьями не видно леса». Исследуя рак, мы занимаемся все меньшими элементами общего развития заболевания: например, рассматриваем аспекты клеточной биологии или молекулярной химии, а в некоторых случаях – всего один ген или белок, который он кодирует. Однако растущая специализация и дробление исследований рака, где каждое подразделение имеет собственный жаргон (непонятный другим ученым), не дают результатов, которых требует от науки общество. С коммерческой точки зрения возврат наших огромных вложений крайне мал: если бы исследование рака было бизнесом, держатели акций давным-давно уволили бы менеджмент и изменили стратегию.
Редукционистская наука производит огромные объемы информации. Это хроническая проблема современности: слишком много людей создают слишком много информации, но мало у кого есть время прочесть ее и переварить. Подозреваю, что в некоторых случаях ученые проделывают одну и ту же работу, даже не зная об этом. Люди слишком много говорят и слишком мало читают, обдумывают, анализируют и синтезируют. Что происходит с информацией, которая порождается этой работой? Она публикуется в умных журналах, помогает ученым зарабатывать репутацию и получать новое финансирование для следующих исследований. Но как эти сведения помогают больным раком? Боюсь, что никак.
Есть еще одна проблема, вызванная упором на редукционизм. Его глобальное влияние усложняет существование любого другого типа научного подхода. Я говорю о той науке, что находится на стволе дерева, которая связана с анализом, синтезом и оценкой работы других. Сейчас это крайне немодно. Она считается не творческой, не дающей тех оригинальных, новаторских идей, что производит наука «снизу вверх». Следовательно, ученым, занимающимся такой работой, перепадает мало наград, и им сложно найти финансирование. Престижные научно-исследовательские журналы дают им не слишком хорошие рецензии, а на научной биографии таких специалистов подобная работа практически не отражается.
Предполагаемая цель редукционистской науки, исследующей рак, – найти одну-единственную «волшебную пилюлю», единственный фрагмент головоломки, окончательный ответ, Священный Грааль. Современные медицинские исследования в целом и исследования рака в частности нацелены на поиск чистого химического вещества с четко определенной (стехиометрической) формулой, которую можно давать в количественных дозах, а в статистических клинических исследованиях демонстрировать значимое воспроизводимое влияние на ход и результат заболевания.
Но что, если такого вещества просто нет?
Что, если наша вера в «волшебную пилюлю» – всего лишь волшебная иллюзия, не основанная на реальности? Тогда никакие объемы научных знаний и ассигнований не помогут ее найти. Мы без всякого смысла потратим целые состояния, десятки лет и тысячи женских жизней.
