Но Грейс упорствовала:
— Прослушивали. А заодно пролистали все мои бумаги, заглянули во все ящики стола.
— Вовсе нет, — на сей раз его гнев был подкреплен реальным чувством. Он вовсе не обшаривал ее кабинет, только рассовал там жучки, но теперь задним числом даже этот акт беспокоил его все больше и больше. Он и не в характере, и не служит никакой реальной цели, являясь контрпродуктивным.
Грейс же терпеливо, словно продолжая беседу со студентом, продолжала:
— Если вы сделаете это снова, я подам официальную жалобу. Я уже поменяла код ключа доступа на двери. Если вам потребуется что-то узнать, можете просто спросить у меня.
Сказано мягко, но Контроль сомневался, что это правда, так что забросил удочку:
— Это вы подложили мобильник директрисы в мою сумку? — не в силах сподвигнуть себя на вопрос: «Это вы прихлопнули москита в моей машине?» или о директрисе и границе.
— Ну с чего бы мне это делать? — спросила она, эхом повторив его слова, но выглядела при этом искренне озадаченной. — О чем это вы говорите?
— Оставьте жучков себе в качестве сувенира, — сказал он. — Поместите их в «Лавку древностей Южного предела» и продавайте туристам.
— Нет, я серьезно, о чем это вы говорите?
Вместо ответа Контроль встал, ретировался в коридор, не понимая толком, расслышал ли за спиной смех или какое-то искаженное эхо из вентиляции над головой. Если он не обыскивал кабинет Грейс, то кто же?
014: ГЕРОИЧЕСКИЕ ГЕРОИ РЕВОЛЮЦИИ
Позже, когда он с головой ушел в записки — заткнул ими себе глаза и уши, чтобы забыть о Грейс, — экспедиционное крыло позвонило ему, и возбужденный мужской голос сообщил, что биолог «чувствует себя совсем нехорошо, она говорит, что не настроена сегодня на беседу». Когда же он поинтересовался, в чем проблема, голос сообщил: «Жалуется на судороги и жар. Доктор говорит, это простуда». Простуда? Простуда — ерунда.
«Бери с места в карьер». Записки и эти сеансы по-прежнему находились прочно в сфере его обязанностей. Откладывать в долгий ящик он не желает, так что отправится к ней. Если повезет, удастся разминуться с Грейс. Помощь Уитби ему бы не помешала, но когда Контроль ему позвонил, тот испарился.
Говоря неведомому собеседнику, что скоро заглянет, Контроль сообразил, что это может быть какая-то уловка — очевидно, не рассчитанная на успех, но при этом, отправившись туда, он может упустить какое-то преимущество или подтвердить, что она располагает некой властью над ним. Но голова его была полна обрывков записок, загадкой возможной тайной вылазки директрисы через границу и летальным эхо приглушенного бряцания шкатулок. Ему хотелось разгрести все это или хоть на время заполнить голову чем-нибудь другим.
Покинув кабинет, он направился налево по коридору. На сей раз для разнообразия все сотрудники, изредка попадавшиеся в коридоре, были в лабораторных халатах, кроме некоторых. Ради него?
— Надоело? — пробормотал бледный сухопарый мужчина, казавшийся смутно знакомым, чернокожей женщине, проходя мимо.
— Хочу поскорей с этим покончить, — прозвучало в ответ.
— Ты предпочитаешь это место в самом деле, правда ведь?
Следует ли ему и дальше играть по правилам? Возможно. Нельзя отрицать, что биолог прочно засела у него в голове: едва уловимое давление, сделавшее дорогу, ведущую в экспедиционное крыло, уже, потолок ниже, а постоянно нащупывающий язык грубого зеленого ковролина вздыбился вокруг. Они начали существовать в некоем переходном пространстве между допросом и беседой, в чем-то, чему он пока не мог подобрать точного названия.
— Добрый день, директор, — сказала Сю, неожиданно поднимая голову от питьевого фонтанчика слева, словно ожившая марионетка или художественная инсталляция. — У вас все в порядке?
Все было прекрасно всего секунду назад. Почему же что-то должно перемениться именно теперь?
— Вы просто выглядите очень серьезным.
Может, это вы сегодня не слишком серьезны — может, в этом дело? Но говорить он этого не стал, просто улыбнулся и двинулся дальше по коридору, уже покидая лилипутское королевство лингвистического подотдела.
Всякий раз, когда биолог высказывалась, что-то в его мире менялось, что он находил в какой-то степени подозрительным, отмахивался от этого, как от помехи вниманию. Но это не флирт, нет, даже не обычные эмоциональные узы. Он с абсолютнейшей уверенностью понимал, что не зациклится, не проникнется одержимостью, не войдет в штопор, если продолжит беседовать, пребывать с ней в общем пространстве. Этому в его планах места нет, это не вписывается в его характер.
Экспедиционное крыло демонстрирует четыре кордона явной безопасности, и переговорная, которой они обычно пользуются, находится на краю наружного — сразу после идут зоны санобработки, где тебя сканируют на все что угодно — от бактерий до призрака ржавого гвоздя, вонзившегося тебе в подошву на каменистом пляже, когда тебе было десять. Учитывая, что перед прибытием биолог не один час простояла на вонючей пустынной стоянке, забитой сорняками, ржавыми железками, потрескавшимся бетоном и собачьим дерьмом, это представлялось бессмысленным. Но процедуру все равно провели с неулыбчивой и спокойной сноровкой. Кроме того, все здесь сияло почти ослепительной белизной, контрастируя с линялыми серо-голубыми и медными фактурами комнат вокруг коридора. Между остальным Южным пределом и «номерами», сиречь зоной содержания, встали еще три запертых двери. Фактуры и тона, некогда считавшиеся футуристическими, а теперь отдающие ретрофутуризмом, доминируют в черно-белой мебели абстрактно-модернистского характера. Вот как бы стул. Вот аппроксимация стола, стойки. Перегородки из «зацитированного» стекла, как пошутил бы папа, были покрыты резными и матовыми стилизованными пейзажными сценками, включая ряд камышей и аппроксимацию полевого луня, парящего в высоте. Как и большинство подобных потуг, все это выглядело дикими анахронизмами и вполне могло представлять собой декорации низкобюджетного научно-фантастического фильма времен 1970-х. Да притом во всем этом не было и намека на текучесть, ощущение застывшего движения, которые отец старался вложить в свои абстрактные скульптуры.
В минималистическом фойе и приемных, служащих предбанником номерам, разместилась подборка фотографий и портретов на добрый роман, не имеющих к действительности ни малейшего отношения. Фотографии были тщательно подобраны так, чтобы создавать впечатление триумфального завершения миссии, вкупе с ухмылками и ликованием, хотя на самом деле они изображали подготовку к миссии, зачастую экспедиций, окончившихся катастрофическим провалом, или фотосессии с актерами. Портреты, длинная вереница которых оканчивается в номерах, по оценке Контроля, куда хуже. На них изображены все двадцать пять возвращающихся членов первой экспедиции, победоносные пионеры, столкнувшиеся с «первозданными пустошами» и погибшие поголовно, кроме Лаури. Это альтернативная реальность, поддерживать которую должен весь персонал, входящий в контакт с членами экспедиции. Эта фикция, идущая в комплекте с собственными вымышленными или сфабрикованными историями героизма и выдержки, призвана возбудить те же качества в текущей экспедиции. Как прославленные герои революции какой-нибудь социалистической диктатуры.
