– Наверное, вам попадались умники, а не мудрецы, – усмехнулся молодой человек и вызвал гневный взгляд собеседника. Некоторое время Сталин молчал. Он неплохо изучил Лихарева, но полагал, что в глубине души Валентин не слишком отличается от всех, с кем Вождь имел дело. Да, Хозяин ожидал совсем другого ответа: бурной благодарности, заверений, что не подведёт и оправдает выбор, уверений в вечной преданности. Похоже, чего-то не учёл даже хитрый «ловец человеков», каким не без оснований считал себя Джугашвили.
– А если я скажу, что это – ваш долг перед Родиной? – вкрадчиво спросил Предсовнаркома.
– Иосиф Виссарионович, – Валентин знал: Генсек называет всех только по фамилии с прибавлением обессмыслившегося слова «товарищ». И к себе требует обращаться только так. Но молодому человеку хотелось показать, что он не намерен соблюдать писаные или неписаные правила. – Отчизна не может повелеть, чтобы я согласился ею править.
Вождь хмыкнул:
– Зато она может предоставить вам другую, менее ответственную работу. Где главной заботой будет – выполнить установленную норму.
– Я не приму ваше предложение именно поэтому.
Сталин швырнул трубку в жалобно звякнувшую пепельницу:
– Объясните.
– Я считаю, что родина не может приказывать таланту. Он соприкасается с Истиной, а она не всегда.
– Что есть истина? – усмехнулся в усы Иосиф Виссарионович.
– Я где-то читал, что такой вопрос уже задавали одному человеку.
Вождь бросил на дерзкого франта свирепый взгляд. Но заставил себя улыбнуться:
– У нас другая ситуация. Нашей власти не нужно спрашивать об истине у бродячих философов. С нею, как вы выразились, соприкасаюсь я. И разъясняю остальным.
– Поэтому Марк Крысобой разбирается в Добре и Справедливости лучше, чем Га Ноцри? Или Лаврентий Берия – чем Павел Флоренский?
– Вы не можете этого знать, – хриплым шёпотом произнёс Хозяин. И непонятно было, имеет он в виду текст запретного романа или знание об отвлечённых, но определяющих все грани реальности понятиях.
– Почему же? – спросил Валентин. – Рукописи не горят. Горит бумага. А слова возвращаются к Богу.
– Даже он написал: «Этот человек хорошо делает своё дело». Обо мне.
– Но вложил эти слова в уста дьявола. И даже Князь Тьмы и тот, кого вопрошали о смысле Истины, не сочли себя вправе приказывать Мастеру. Даже они только предлагали и просили.
– Всех просить, – невнятно пробормотал Сталин, и дальше Лихарев не разобрал. Не то: «… просилки не хватит», не то «… России не хватит».
Ленку арестовали прямо на перроне. Пока она разглядывала старое здание вокзала, подошёл патруль: здоровенный командир, – в знаках различия девчонка не разбиралась, так что звание не поняла. За бугаем следовали двое бойцов, хилых, зато в руках винтовки с примкнутыми штыками. Начальник критически осмотрел скромное серое платьице, потёртый чемоданчик-«балетку» и потребовал документы. Изучая паспорт, спросил:
– Цель приезда?
– Я должна встретиться с Марковым, – честно призналась девушка.
– Это с каким таким Марковым? – решил уточнить амбал.
– Сергеем Петровичем. Он тут, кажется, главный.
– С командующим фронтом? – развеселился богатырь. – Прямо вот так сразу. С корабля и в штаб, – щегольнул он образованностью, оглянувшись на подчинённых. Те дисциплинированно заулыбались тоже.
– Пройдёмте, – командир спрятал Ленкин паспорт во внутренний карман. Рядовые встали по бокам.
– Только, если можно, доставьте меня побыстрее, – попросила девушка. – У меня мало времени.
– Теперь тебе можно не торопиться, – хохотнул бугай.
Из комендатуры долго дозванивались до дежурного контрразведки. Выслушав доклад, тот предложил:
– Пусть девка посидит до завтра у вас. С ноля часов входит в силу запрет на въезд в приграничные районы. Тогда и оформим по полной…
Радость заперли в пустой камере гауптвахты, где кроме узкой кровати, покрытой армейским одеялом, имелся только привинченный к полу столик да параша в углу. Она попыталась бунтовать, звенящим от слёз голосом грозила, что Сергей Петрович их накажет. Дежурные командиры почему-то не пугались.
С аэродрома Марков попытался позвонить Поскрёбышеву, однако Алексея Николаевича не было – два часа назад он, с позволения товарища Сталина, отправился домой – поспать. Вернётся к тринадцати ноль-ноль, сообщил дежурный. Когда прибудет Сталин, естественно, никто бы не сказал. Сергей и задавать дурацких вопросов не стал.
Водитель присланной за комфронтом «Эмки», пожилой, лет пятидесяти пяти, очевидно, из вольнонаёмных – почти все шофёры срочной службы были отправлены в армию, – предложил:
– За вами же квартира в Москве сохранилась? Давайте отвезу. Придавите подушку минут на триста. Как раз останется время побриться – и к руководству.
Пока ехали, генерал клевал носом. Казалось, дай только добраться до кровати. Но в пустой гулкой комнате сон забился в какой-то из пыльных углов и упорно к Сергею не шёл. Когда-то ему посоветовали в таких случаях представлять баранов, прыгающих по одному через забор. Сейчас рогатая скотинка, покрытая длинной серой, с запутавшимся мусором, шерстью, скакать не хотела. Вместо мериносов в голове всплывали бесконечные цифры: недостающие танки. Отсутствующие механики-водители. Самолёты, орудия, полевые кухни… Промаявшись минут сорок, Марков глянул на часы: восемь. Ленка должна собираться в институт. Мужчина вскочил, набрал давно выученный номер, выслушал пару длинных гудков.
– Алло, – прозвучал в трубке голос Зинаиды Петровны, какой-то не такой, как обычно.
– Здравствуйте, это Марков. Лена ещё не ушла?
– Сергей… Петрович, вы в своём Белостоке?
– Нет, в Москве. Командировка.
– Елена уехала к вам. Сказала, что должна о чём-то предупредить. А дозвониться не смогла.
Ну да, попробуй с обычного квартирного телефона связаться со штабом фронта.
– Когда она уехала?
– Вчера. Наверное, уже должна быть на месте.
«Вот же дурища, – подумал генерал. – Хоть бы телеграмму дала».
– Не волнуйтесь, Зинаида Петровна, – успокоил он будущую тёщу. – Я сейчас свяжусь со своими, попрошу, чтобы Лену встретили, устроили. Всё будет хорошо.
Корлюченко-старшая осторожно уложила трубку на рычажки.
– Кто? – спросил старлей Кравцов.
– Жених моей Леночки.
– Это я понял. Кто он в этом его Белостоке? Граница, между прочим.
Оперсотрудник сделал стойку, как охотничья собака перед выслеженным зверем.
– Я не знаю точно, – растерянно сказала женщина. – Но вообще он – генерал-полковник.
