Ивакин тоже рассматривал Виктора. Нагловатый взгляд из-под блатной чёлки, манера стоять, выставив вперёд ногу, как будто он готов сорваться в «Цыганочку» с выходом». Нормальный бандюк средней руки. Большим паханом не станет никогда, интеллекта не хватит. А небольшую шайку на несколько налётов организовать сумел. В общем, фигура простая, понятная и потому малоинтересная.
«Что же, – сказал сам себе доктор искусствоведения (он действительно имел эту учёную степень, защитившись параллельно с совсем другими занятиями. Двадцать почти лет вёл двойную жизнь, а потом вдруг «залетел» в одночасье. Прямо в СТОН) Иоаннишвили голосом вождя: – У меня нет для вас, Джаба Гивиевич, других уголовников. Работайте с теми, кто есть».
– Правда, что в ваш барак вертухаев нагнали прямо с «винтарями»?
– Ну, – согласился Витюля.
– Почему?
– А я почем знаю?
– Тогда рассказывай, как дело было. По порядку.
– А почему я тебе должен докладывать? Ты кум, опер, следак? Сам в зоне чалишься…
– Не хочешь? – искренне удивился Джаба. – Сейчас в БУР вернёшься, там и сдохнешь. В камеру без печки пойдёшь, и горячее – раз в три дня…
Куцый машинально сгорбился, была у него такая привычка. Если чувствовал, что «нарвался».
– Так, гражданин начальник, ничего и не было. Мы стали прописывать новичков. Там был один, такой «четырёхглазый». За него почему-то стал держать мазу Марков, бывший комкор.
– Почему? Они были знакомы?
– Не. – Куцый ещё раз подумал. – Точно нет. По всему видно.
– Тот очкарик назвал своё имя?
– Да кто его спрашивал, фраера?
Джаба Гивиевич откинулся в кресле, пробежался короткими пухлыми пальцами по столешнице.
«Ишь, роялист», – неприязненно покосился Куцый. При этом он имел в виду совсем не политические пристрастия «большого человека».
Ивакин заметил взгляд и усмехнулся про себя.
– Что-нибудь этот очкарик про себя рассказал?
– Ну, – согласился налетчик.
– Что именно? Напрягитесь, пожалуйста, вспомните.
Неплохой психолог, профессор нарочно перешёл на «деликатную» манеру общения. Результат не заставил ждать. Витюля снова распрямился, презрительно сощурил водянисто-голубые глаза и, по-блатному растягивая слова, произнёс:
– Терпила базарил, захомутали его за геометрию. Какие-то ненастоящие… – он пошевелил пальцами, пытаясь вспомнить слово, – хреновины. Думал, мы совсем тупые. А я не люблю, когда передо мной выёживаются. У меня на лагпункте «вумные» долго не живут…
И дерзко взглянул сверху вниз на сидящего Джабу.
Доктор искусствоведения кротко улыбнулся.
– А разве не тупые? Как три слоновые задницы, накрытые брезентом. Ты что о себе возомнил, вошь лобковая, – тихо заговорил Ивакин. – Я тебе прокурор на выездном заседании? Давно из параши не пил? Спрашивают – отвечай чётко. Не сообразил, кто на зоне хозяин? А замашки марьинорощинские засунь в рот, пережуй и проглоти, пока что другое жевать не заставили. Я доступно выражаюсь, мать твою, петухом под нарами траханую…
И ещё с минуту развивающие эту мысль конструкции строил никакой ни Иоаннишвили, а натуральный Ивакин, пахан над пятью сотнями самых авторитетных воровских хаз и «семей» всего Кавказа и Закавказья.
Куцый понял, что на самом деле перед ним настоящий пахан. Не зря слушок ходил, что есть над всем СТОНом «смотрящий», кого и в Москве уважают. На сухом лице расплылась искренняя улыбка.
– Нет, правда, тот чудила четырёхглазый толкал, что его за геометрию загребли. Кореши ещё ржали. Да я ему по харе и засветить как надо не успел, тут вояки вмешались… – При воспоминании о Маркове и его дружках Куцый даже потемнел лицом. – Ха-арошая разборка завязалась, а тут и вертухаи завалили… Растащили всех. Очкарика увели. Я что заметил – перепугался за него Успенский. «Попки» его сразу в коробочку взяли, собой прикрывали, будто боялись – шмальнёт кто.
Про удар по лицу от Успенского он предпочёл не вспоминать.
– А утром двух вояк с вещами забрали, Маркова и Лося, а меня – в БУР…
Джаба Гивиевич погрузился в размышления. Чтобы наперекор всем правилам внутреннего распорядка в барак бросили охрану с боевым оружием, должно было случиться нечто сверхъестественное. И всё ради очкастого геометра? Или на самом деле явились за комкором? Нет, не его же надзиратели собой закрыли. Да и комкор – невелика птица. Даже если бы война началась и он потребовался – увезли бы без шороха. Впрочем, его ведь таки и увезли. «С вещами» – значит, на этап. Или – на волю. И «математика» увезли. На аэродром, это свои люди тоже выяснили.
Руки Ивакина в последний раз порхнули над столешницей.
– Ты когда выходишь?
– Кум обещал на этой неделе. Правда, до БУРа дело было. А так я свой срок уже год перехаживаю. И все у нас так. Даже таблички со статьей и началом-концом срока со шконок посдирали. Успенский сказал – когда я скажу, тогда и будет твой «звонок».
– Откинешься ты завтра, – уверенно сообщил профессор. – В Москву поедешь, я тебе дам адресок, навестишь одного человечка.
– Чего это – навестишь. Я, может, в Ташкент собрался. – Куцубин хотел что-то сказать, но под презрительным взглядом Джабы осёкся.
– В Ташкент поедешь, когда тебя «кум» освободит. А если я – будешь подо мной на цырлах бегать. Хвост поднимешь – сдохнешь. В БУРе и сдохнешь. Допетрил?
Куцый судорожно сглотнул, потом кивнул.
– Слава богу. Мне нужен этот «математик». Ты его тихонько, не поднимая волну, найдёшь. Месяц ищи, два ищи, но чтоб нашёл. Человечек поможет.
– И как мне его искать? Я не цветной, мы таким делам не обучены, мы больше наоборот, – заблажил Куцый.
Профессор искусствоведения задумался. Правильнее было бы выйти на авторитетных людей да кого-то из них и попросить собрать шепотки с пересылок, крыток и прочих домов скорби. Однако Ивакин был хорошо осведомлён, как надёжно курируют органы все «советские малины». Развесёлые двадцатые годы, когда лихой налётчик Лёнька Пантелеев мог отсиживаться на неизвестных розыскникам хазах, давно прошли. Наученное горьким опытом государство в лице оперсотрудников наркомвнудела поставило под контроль всю криминальную структуру. Разве что еженедельные отчёты владельцы пристанищ операм пока ещё не писали. Ивакин мог заранее сказать, кто из серьёзных «бугров» сразу же доложит об интересе Джабы знакомцу из компетентных структур сам, а от кого информация придёт через окружение. А появление мелкого урки, известного, но не влиятельного, может пройти и незамеченным. Такие рыбёшки постоянно крутятся вокруг акул, надеясь либо оказаться замеченными, либо урвать кроху от пира великанов. Игорёк сумеет аккуратно шепнуть кому надо, что с балбесом поговорить стоит. И вряд ли привлечёт особое внимание факт, что мелкий гопник ищет кого-то из лагерных знакомцев. Во всяком случае, на заметку возьмут не сразу, а что вся наша жизнь, как не выигрывание добавочных часов и минут у неизбежной смерти?
