Скачков понял, что проиграл. Точнее, с самого начала у него не было ни одного шанса победить Ивакина. Куда шли связи доктора искусствоведения, кто и зачем прикрывал недомерка? Секретно-политический отдел – а он тут каким краем. Разве что на самом верху решили весь преступный мир под свою руку взять, а этого «готферана» генеральным паханом поставить? А что, линии партии на «перековку преступного элемента» не противоречит. Но это дела государственные, а он холодно и беспощадно возненавидел Джабу на личном уровне, и мысль была – что придумать, как опустить грузина с концами, но чисто? Да и перед Москвой оформить так, чтобы спасибо сказали.
И тогда бывший пламенный чекист, а ныне простой тюремщик капитан Скачков доказал, что годы службы в аппарате не прошли для него даром.
– Джаба Гивиевич, – сказал он проникновенно, – вы меня неправильно поняли. Я ведь для чего допытывался о Куцубине, о связях ваших, о работёнке, что ему поручить собрались? Я не в свои дела не лезу, свои бы разгрести. Я подумал, может, чем помочь смогу. И тут, и там, – он показал пальцем вверх, – остались сослуживцы, даже можно так выразиться, друзья.
– Помочь, – протянул Ивакин. – Может быть, гражданин начальник, может быть. Люди должны помогать друг другу, это закон выживания…
Короткие пухлые пальцы пробежались над дерматиновой столешницей, и искусствовед-заключённый, не вставая, протянул пухлую кисть начальнику тюрьмы.
* * *
Десятью днями позже, добравшись с пересадками и тремя задержаниями стрелками НКПС «для выяснения» Куцый и Косой Лыцарь запрыгнули в трамвай у Рижского вокзала и покатили к вокзалу Белорусскому. Марьину Рощу пересекали на середине маршрута. Поздний вечер. Пухлые, беременные тучи, свисавшие почти до крыш, трепал пронизывающий, сырой и холодный ветер. Как сумасшедший художник, он заштриховывал дома косыми полосами дождя и снега. Улицы, фасады домов, сугробы – всё было серым, смазанным. От сырого морозца и ветерка ватные штаны и новенькие телогрейки уберегали, но ноги в растоптанных кожимитовых ботинках с летними портянками мёрзли.
Витюля смотрел в заляпанное уличной грязью трамвайное окно и в десятый, наверное, раз обдумывал задание, которое дал ему Ивакин. Такое у него было свойство – больше одной серьёзной проблемы в мозгу не помещалось, крутились только всякие повседневные мыслишки, насчёт поесть, выпить, бабу поиметь.
«Человечек», на которого указал Джаба, должен навести справки о вывезенных из СТОНа вояках и «очкарике» «неофициальным образом по официальным каналам». Полученные сведения он сообщит Куцубину. Своими глазами увидит «математика», тогда доложит связнику, тот скажет, что дальше. Одновременно и про Маркова с Лосем нужно выяснить. То – особая статья.
Одновременно Джаба велел Куцему через «малины» разослать малявы «по тюрьмам и ссылкам», так он выразился, будто словами из душевной песни, поспрошать правильных пассажиров, не проявилась ли где на этапах и пересылках эта троица – Марков, Лось и безымянный очкарик. В полном наборе или россыпью, поодиночке. Это на тот случай, если человечек, чей адрес Куцый выучил наизусть, паче чаяния ничего узнать не сумеет. Потому что снизу иногда удаётся узнать больше, чем сверху.
В памяти вдруг всплыл родной барак, ржущие правильные ребята и худосочный обсосок в круглых очках и постоянно сползающих, на три размера больше ватных штанах. Что-то он произнёс такое, на что в горячке Куцубин не обратил внимания, а сейчас вдруг засвербило в памяти. Витек тогда спросил: «Кто такой?», а обсосок произнёс: «Отец…» Как же он назвался-то? Лыцарь издевательски заорал: «Здравствуй, папочка!» и под гогот шпаны полез с тем хлюпиком обниматься. Стало быть, очкастый был попом. Но какое же имя он назвал? Вроде что-то из Евангелия. Бабка читала, несмотря на запреты, а батя её костерил, мол, всю семью под монастырь подведёт. А получилось, что посадили не бабку, а внука, и не за веру, а за надежду разбогатеть на гоп-стопе. Но как звали сочинителей баек про Христа, Куцый запомнил. Один точно Иван, потом Матвей, Лука, как сосед напротив, злобный лысый человечишка. И… Чёрт, забыл четвёртого. Только попика точно звали не так.
Новенькие робы и железно правильные справки классово близкие отсидельцы получили благодаря Скачкову. Капитан почему-то снабдил Куцего и Косого Лыцаря бумагами, где ни «минус сто», ни даже «минус десять» не значились, и статья была нарисована совсем детская, вроде проезда на крышах товарных вагонов. Так что по стольному граду можно было ходить и ездить, не шарахаясь от каждого «легаша».
За окном побежали знакомые места. Двухэтажные домики. Вон в том жил одноклассник Вова Свищев по кличке Труха, мозг компании. Дед у него был бывший крупный начальник в НКВД, теперь – парализованный пенсионер. Родители работали по дипломатической линии где-то в Южной Америке и благополучно пережили тридцать седьмой и следующие годы. Они и привозили сынку всякое заграничное барахло, чем развили у него безудержную жажду наживы. Он придумывал планы всех грабежей. Вообще у Трухи на всякие пакости мозги работали, дай бог каждому. Никакой вариант зашибить деньгу он не пропускал. Хоть гоп-стоп, хоть девок на Белорусском вокзале «пас», лишь бы ни одна десятка мимо не пролетела.
Трамвай, заскрипев, остановился, и Куцый с Косым Лыцарем выскочили на свою остановку.
К отцу с матерью Витюля не спешил. Чего хорошего, старики сразу начнут охать да втулять, что пора честно жить начинать, на завод или в депо устраиваться. Нет, душа после бараков и холодов просила праздника, а чтобы его почувствовать, надо валить на надёжную «малину». Вот там – жизнь. На станциях они несколько чемоданов и «лопатников» дёрнули, есть с чем на хазу являться. Денег немного, так из барахла кое-что приличное есть.
Куцый решительно повернул в «шанхайчик», где обитал Ванюша Цыган.
Над двором царило белое двухэтажное здание. Надо полагать, когда-то здесь располагалась усадьба богача или даже вельможи. Дом был немаленьким, и возводился он когда-то в стиле сильно перевранного барокко. После революции его отдали под детскую поликлинику. Потом для медучреждения нашли помещение попроще, а в белокаменную красоту вселилась мелкая и нешумная государственная контора.
К постройке примыкал двор, по периметру которого располагались хозяйственные помещения: конюшни, сараи и т. п. Эти строения отдали под квартиры. Поделили по три-четыре стойла на семью (с тех пор Куцубин с пониманием стал относиться к формуле, которую писали на железнодорожных вагонах: сорок человек, восемь лошадей. Одна кобыла стоила пятерых). Счастливые новосёлы поставили дровяные печи, они же плиты для приготовления еды, возвели перегородки. И получился микропосёлок. Всё вместе это напоминало средневековый замок с примыкающими к нему землянками каких-либо сервов. Тем более что жильцы тут же разбили перед конюшнями грядки, где мирно соседствовали лук с морковкой и пышные георгины. А сами грядки обнесли по тогдашней моде деревянным штакетником или, на худой конец, битыми кирпичами. Их вкапывали в землю по границе угодий таким образом, чтобы торчали углами вверх, и белили каждую весну.
Куцый прошел в глубь двора, свернул на узенькую тропинку между сугробами на бывших огородах. Косой Лыцарь, оскальзываясь, поспевал за паханом. Низенькое окошко было закрыто ставнями, сквозь них пробивались лучики света. «Не столица, а деревня какая-то», – подумал Витёк и постучал в деревянное полотнище: тук-тук, тук-тук, тук-тук.
