В следующее мгновение пятеро лошадей сорвались в галоп и понеслись по залитому лунным светом пляжу. Селесто летел как ветер – казалось, он даже не касается земли. Эстрелла не собиралась ему уступать. А сквозь соленый свежий воздух, сквозь азарт скачки, сквозь запах разгоряченных лошадей, несущихся бок о бок, пробивался еле уловимый, но по-прежнему сладкий аромат далеких трав. Лунная дорожка манила маленькую кобылку, и где-то в мозгу раздавался тихий, но отчетливый голосок: «Ты из Первого табуна, я из Последнего. И мы поскачем вперед вместе!»
Селесто на бегу весело крикнул Эстрелле:
– Мы самые быстрые! Мы быстрее всех!
– Это потому, что их ноги все еще помнят старые, человеческие аллюры! – сердито отозвалась Эстрелла.
– Не переживай. Они забудут. Забывать – это благо. Когда-то у меня была мама, но нас разлучили, меня еще совсем маленьким посадили на корабль… и теперь я ее почти не помню.
Забывать – это благо?
Эстрелла знала, что ей станет легче, когда удастся забыть о смерти Мамиты, но кобылка не собиралась делать этого специально. Она должна хранить память о Перлине, об аромате сладких трав и о крошечной лошадке, бегущей сквозь зеленые душистые волны.
Она из Последнего табуна. Она самая младшая. И ей никак нельзя ничего забывать, особенно про маму.
Эстрелла остановилась и обернулась, поглядев на четырех лошадей за спиной себя. Шкуры их блестели и лоснились, движения были пронизаны грацией и силой. Казалось, даже ноги на глазах становятся длиннее и стройнее, по мере того как из мышц уходит память о старых вычурных аллюрах, придуманных людьми. Хвосты и гривы развевались на ветру, глаза сверкали, чутко вздрагивали изящные уши…
Они знают! Они чувствуют то же, что и я. Мы возвращаемся домой!
Глава пятая
Отлив
Почти перед самым рассветом лошади отправились исследовать дальний конец острова. Бесконечный песчаный пляж обрывался довольно неожиданно: сразу за ним начинался узкий пролив, на той стороне которого – они хорошо это разглядели – лежала земля. Большая Земля. Лошади нюхали воздух и недоуменно фыркали. Эстрелла прислушивалась к шумному дыханию своих собратьев и гадала: что же их удивило? Неужели они тоже уловили аромат далеких трав?
Селесто поджал губы и раздул ноздри. Эстрелла ткнулась носом ему в плечо.
– Селесто, ты чуешь запах… такой… свежий и сладкий?
Молодой жеребец недоуменно посмотрел на свою спутницу.
– Сладкий? Нет, я чувствую только соль.
– И больше ничего?
– Ничего.
Эстрелле очень хотелось, чтобы все почувствовали аромат трав – она была уверена, что это сплотит их, превратит в настоящий табун. Однако в данный момент кобылку больше волновало другое. Как пересечь пролив? Вель аромат травы доносится именно оттуда, с большой земли. Снова плыть? Снова подвергаться опасности?
Она сказала, обращаясь к Эсперо, стоявшему ближе всех:
– Мы должны как-то перебраться.
Жеребец покосился на маленькую лошадку.
– Надо – значит, переберемся.
– А… а как же… как же…
– Акулы?
– Да!
Он фыркнул.
– Пролив вроде довольно мелок. Вряд ли глубже нашего роста.
– То есть акулы сюда не заплывут? И мы сможем пересечь его по дну?
Эсперо на минуту задумался, тряхнул гривой.
– Может быть. Надо подождать. – Он пристально посмотрел на Эстреллу. – Ты знаешь, куда идти?
Дрожь пробежала по спине кобылки. Как рассказать о том, что она увидела в гаснущем взгляде матери? Как описать легкую тень сладкого запаха неведомых трав? Ее не провоцировали – ей просто задали вопрос. Вряд ли ее спутников волновало, куда именно они двинутся. Только Эсперо беспокоился за Анжелу и Корасон – они слишком привыкли к жизни с людьми.
Эстрелла повернулась к остальным, стоящим чуть поодаль у кромки воды, и сказала:
– Мы с Селесто не знаем вкуса мундштука во рту. Наши спины не ведают тяжести седла. Мы понятия не имеем, сколько весит королева, принц или падре.
– Вы могли бы научиться! – воскликнула Анжела. – Вам… вам пришлось бы научиться!
– Мы не хотим! – фыркнул Селесто.
– Не груби! – одернул его Эсперо. Шагнув к Анжеле, жеребец заглянул ей в глаза: – Неужели тебе действительно хотелось бы, чтобы они узнали, что такое мундштук? Мундштук больно ранит, помнишь? Он не позволяет нам думать.
Он произнес это очень мягко, и на старую кобылу его слова явно произвели впечатление. Эстрелла потянулась к ним обоим; дыхание ее шевелило Анжелину гриву, с которой до сих пор осыпа́лись кристаллики соли.
– Анжела, мы не хотим учиться тому, чему насильно учили вас, потому что нас ждет кое-что лучшее.
– Что же? – вскинула голову Корасон.
– Дом! – негромко ответила Эстрелла. – Наш дом.
Корасон выглядела озадаченной.
– Ты имеешь в виду родину первых берберийских лошадей, наших предков?
– Еще раньше! – ответил Эсперо за Эстреллу.
«Откуда он знает?» – удивленно подумала молодая кобылка.
– Тресни мои копыта, вы говорите о древних арабских конях? – недоумевала Анжела.
– Раньше, гораздо раньше! – не выдержала Эстрелла, вспомнив образ маленькой лошадки, который мама передала ей в последнюю минуту. – Я говорю о самом древнем, самом первом нашем доме. О заливных лугах со сладкой травой, где мы снова сможем стать самими собой.
Анжела растерянно оглянулась по сторонам, словно боясь произнести следующее слово:
– Свободными?..
Эстрелла, Селесто и Эсперо одновременно кивнули.
Серый жеребец ударил копытом.
– Мы подождем, пока отступит вода, и тогда сможем перейти пролив по дну!
Потянулось ожидание. Все, кроме Эстреллы и Эсперо, дремали или лениво паслись. Если они не слишком устали, лошади спят стоя, просто перенося весь свой вес на крепкие бедренные кости.
Меж тем темнота окончательно выдохлась, и мир стал серебристым и дымчатым. «Предвкушение рассвета!» – с восторгом подумала Эстрелла.
Мама была права. Масть Перлины была точно такого же цвета, дымчато-серебристого, как и эти последние минуты перед рассветом. Эстрелле казалось, что в нежной дымке занимающегося утра можно даже купаться. Ей внезапно стало хорошо и спокойно. Вдруг что-то в проливе привлекло внимание кобылки, и она в восторге воскликнула, толкнув Эсперо плечом:
– Смотри, в воде что-то блестит!
Лошади встрепенулись, разбуженные ее восклицанием. Корасон заметила:
– Это отлив. Вода уходит, дно обнажается.
